Жизнь по-американски

Горбачев, Буш и я встретились частным образом с участием наших переводчиков на Гавернэрз-Айленд в гавани Нью-Йорка, а затем собрались на ленч вместе с небольшой группой официальных лиц из обеих стран. Во время ленча, будучи теперь почти что посторонним, я с удовольствием наблюдал за началом знакомства между Горбачевым и Джорджем. Я испытывал добрые чувства по поводу этого: между ними, похоже, установилось взаимопонимание, внушавшее оптимизм насчет будущего.

И действительно, через полтора года упорных переговоров они придут к договоренности по ряду соглашений, включая первую фазу соглашения СТАРТ с использованием в качестве основы тех принципов, которые Горбачев, Джордж Шульц, Эдуард Шеварднадзе и я выработали еще з 1986 году в Рейкьявике, в той, выходившей окнами на море комнате.

В какой-то момент во время ленча Горбачев упомянул, что Джордж Буш в прошлом пилот ВМС, а Джордж Шульц, который тоже был там, служил в морской пехоте. Он в шутку сказал, что ощущает над собой количественное превосходство американских военных. Он не упомянул меня, поэтому я сказал: "Минутку! С одним из них вы все время имели дело". Он рассмеялся.

Затем мы втроем спустились к воде, где мы с Джорджем показали Горбачеву статую Свободы и очертания Нью-Йорка на фоне неба. Потом Джордж оставил нас одних, и мы отправились к причалу, чтобы попрощаться.

Мы вспомнили кое-что из того, о чем говорили во время нашей первой встречи в Женеве насчет важности установления доверия между нашими странами. Мы оба согласились с тем, что далеко продвинулись с тех пор.

Горбачев сказал, что сожалеет о том, что я не могу остаться на своем посту и завершить начатое дело, и мне пришлось признаться, что какой-то части моего "я" хотелось бы этого, но у меня огромная вера в Джорджа Буша, и я знаю, что страна в хороших руках.

Следующие недели пролетели быстро — много возни с упаковкой вещей, мое прощальное обращение, вереница банкетов и масса разных решений под конец.

Несмотря на призывы сторонников и мое собственное сочувственное отношение, я подтвердил свое решение не подписывать президентского помилования Джону Пойндекстеру, Бэду Макфарлейну и Оливеру Норту. Я по-прежнему считал, что надо дать закону осуществиться.

Для Нэнси и меня это был особенно насыщенный эмоциями момент. Восемь лет Белый дом был нашим домом. Люди со всей страны — сотрудники аппарата Белого дома и чиновники администрации — съехались в Вашингтон, чтобы войти в нашу комнату, и мы стали как бы одна семья. Теперь наступило время отправляться в дорогу, и у всех нас это вызвало чувство печали.

Я всегда думал о президентстве как об институте, который вверяется президентам лишь на временное попечение. Теперь мое попечительство подходило к концу, и самым тяжким тут было попрощаться с теми, кто помогал мне исполнять мои обязанности и всегда был рядом, чтобы оказать помощь в трудные лично для нас моменты.

В последний раз многие из этих талантливых и трудолюбивых людей пришли в Восточную комнату для окончательного прощания. Нэнси старалась поблагодарить каждого за прекрасную эмалевую шкатулку, преподнесенную ей, но не могла охватить всех. Мне это удалось в несколько большей степени. Вглядываясь в лица собравшихся, я не мог не думать о том, чем они жертвовали ради нас: столь частые случаи работы поздно вечером, много проведенных на работе вдали от дома выходных, поездки курьеров в любое время суток, нерегулярное питание, телефонные звонки посреди ночи, внезапно прерванные отпуска, пропущенные торжества по случаю дней рождения своих детей и еще многое-многое другое. За эти восемь лет мы пережили практически все жизненные подъемы и невзгоды. Мы прошли через это все вместе, и теперь наступило время прощаться. Как мне хотелось сказать каждому из них о том, насколько глубоко Нэнси и я признательны им и как много для нас значила их работа. Мы намеревались сделать это, когда покинули Восточную комнату. Но заиграл оркестр, и мы не смогли говорить о чем бы то ни было.

20 января я встал раньше обычного, немножко прибрался напоследок в своем кабинете, а затем прошел в Овальный кабинет.

Я был один в офисе. Написав записку Джорджу Бушу, я прикрепил ее к верхнему ящику письменного стола, который через несколько часов станет его столом. Записка была написана на листке из блокнота с отпечатанной вверху надписью: "Не расстраивайтесь из-за неудач". В ней говорилось:

"Дорогой Джордж!

У тебя будут моменты, когда тебе захочется воспользоваться именно этими принадлежностями. Тогда давай, пользуйся.

Джордж, мне дороги воспоминания о нашем общем прошлом, и я желаю тебе всего самого наилучшего. Ты будешь в моих молитвах. Да благословит Бог тебя и Барбару. Мне будет не хватать наших ленчей по четвергам.

Poн".