Жизнь по капельке. Медицинский детектив

Она выбрала время, когда я должен был находиться в госпитале. Никто, даже я сам, не ожидал, что следователь вызовет меня на беседу и я пробуду в прокуратуре больше шести часов. Не забывайте, что Наталья — клинический фармаколог. Для неё не составило никакого труда подобрать препарат и рассчитать дозу таким образом, чтобы ввести себе лекарство, выбросить ампулу и шприц в корзину для мусора в моём кабинете и дойти до санитарской комнаты в прачечной, в которую никто не зайдет до следующего утра. Всё было рассчитано довольно точно. Но случилось непредвиденное — меня в госпитале не оказалось. Зная, что я не вернусь на работу, моя санитарка прибрала офис сразу после моего ухода, в том числе выбросив мусор из корзины. Таким образом, не подвергается никаким сомнениям, что шприц и ампула оказались у меня в кабинете после моего ухода и после уборки. Следы лекарства и крови на игле подтверждают, что инъекция Наталье была сделана именно из этого шприца.

— Но почему она выбрала такие разные и странные методы убийства? Не проще ли было ввести смертельную дозу каких-нибудь препаратов и первым двум жертвам? — Гена не мог поверить в услышанное.

— Это, несомненно, было бы проще. Но возникала вероятность, что смерть была бы расценена как естественная. Не забывайте, мы говорим о тяжёлых онкологических больных, — Азин перевёл взгляд с Геннадия на Капу. — Наталье нужны были громкие истории, способные привлечь внимание ко мне. Эти убийства должны были связать с моим именем.

Объяснения в какой-то степени казались неправдоподобными, но других не было вовсе.

— Значит ли это, что преступление останется нераскрытым?

— Скорее всего, да. У меня нет фактических доказательств, всё основано на наших с Натальей разговорах и моих умозаключениях. Кроме того, у онкологических пациентов в далеко зашедшей стадии заболевания развиваются нарушения сознания. Вполне возможно, что Наталья в полной мере не отдавала себе отчёта в своих действиях.

— И вы не собираетесь поделиться своими догадками со следователем?

— Нет. Как вы сказали, преступление останется нераскрытым, но оно не останется безнаказанным. Мой же рассказ, скорее, похож на детективную историю, в которую не каждый поверит.

Капа поймала себя на том, что в какой-то момент перестала слушать Азина. Они продолжали обсуждать с Геннадием, что стоит рассказать следователю, и она делала вид, что их слушает, но не слышала ни слова.

Что-то не давало ей покоя, как будто она пыталась вспомнить что-то, о чем только-только услышала, или…

Капа снова внимательно посмотрела на Азина и опустила взгляд на его рабочий стол, где в беспорядке лежали книги, заложенные чем попало: ручкой, салфеткой, рецептурным бланком, другой книгой… В стороне от бумажных папок и журналов стоял маленький портрет в рамке. Капитолина даже задержала дыхание, чтобы лучше рассмотреть снимок.

С фотографии смотрела улыбающаяся рыжеволосая девушка. Это была точная копия той карточки, которую Капа везде и всегда бережно носила с собой.

— Кто это? — указывая на рамку, как можно спокойнее спросила женщина.

Азин не сразу понял вопрос, перевёл взгляд на Геннадия, помолчал, словно обдумывая, стоит ли отвечать, и, наконец, сказал:

— Это моя мать.

— Она жива? — задала ещё один вопрос Капа.

Александр Ильич опять с удивлением посмотрел на старушку, затем переключился на Геннадия.

— Нет. Она умерла в родах. Это фото сохранили для меня приёмные родители.

Капа покачала головой и принялась пристально разглядывать Азина, который вернулся к разговору с Геной. Безмятежная радость заполнила её сердце, и она почувствовала то состояние, которое испытывала давно, в той прошлой жизни «ДО». Ей хотелось плакать и смеяться одновременно, хотелось подойти к Александру, взять его за руку и почувствовать тепло родного человека, которое она совсем было отчаялась когда-либо ощутить.

Капа смотрела на внезапно обретённого внука, и сердце переполняло чувство гордости: он был такой настоящий, жил бесконечно занятой жизнью — жизнью врача, посвятившего себя спасению пациентов, изучению недугов и обучению нового поколения бороться за чужое будущее. Не идти на компромисс со смертью даже когда не осталось шансов, а любить жизнь до последнего вздоха! Он не мог предать свои убеждения даже из гуманных соображений, даже ради любимой женщины и памяти о ней.

Ей вдруг так пронзительно захотелось жить. Жить долго, видеть его и знать, как и чем он дышит. Просто ходить по одной земле с ним, с внуком, которого она обрела так поздно и ради которого, как ей теперь казалось, прожила все эти бесконечные годы «ПОСЛЕ», чтобы соединить им две разные половинки своей судьбы.

— Про эвтаназию будут рассуждать ещё долго, — между тем говорил Азин. — Возможно вы, Геннадий, примите участие в журналистских дебатах по этому вопросу. Но я остаюсь в стороне. Эвтаназия вне моих принципов и убеждений. Я продолжаю считать, что убийство, даже из гуманных побуждений, остается убийством. Жизнь бесценна, и задача медицины спасать её, а не прерывать.