Жизнь по обмену

Но я не задаю ей ни один из них, слишком ценно время, которое у нас еще осталось. Я не хочу тратить его на то, чтобы раскрашивать будущее в черный цвет, хочу жить настоящим. Так же, как поступал много раз за последние полтора года. Так же, как демонстрирую в своих видео. Как поступать проще всего, но в то же время и сложнее всего. Кто умеет не беспокоиться из-за будущего? Человек не создан для того, чтобы жить моментом. Ему дан мозг, способность помнить прошлое и планировать будущее… И чем больше я об этом размышляю, тем яснее сознаю, что жизнь только здесь и сейчас – это фарс. Модель, которую люди выдумали, потому что прошлое причиняет слишком сильную боль, а будущее слишком пугает, и они предпочитают и дальше притворяться счастливыми. Чем меньше ты думаешь, тем счастливей становишься.

Я фыркаю от раздражения на самого себя и путаницу в собственных эмоциях. Холли в недоумении поднимает на меня глаза:

– Все в порядке?

– Просто задумался. – Запустив руку в волосы, я смущенно смотрю на нее. – Мне тут вроде как стало ясно, что я несу своим подписчикам полную чушь, когда пытаюсь научить их больше жить настоящим и меньше забивать себе голову.

– Но это ведь правда хорошо, – растерянно откликается Холли.

– Да? А я уже не уверен. Разве это не похоже на идеальное оправдание, чтобы не заниматься важными жизненными проблемами? В смысле, взгляни на меня. Я полтора года жил моментом и лишь сейчас начинаю… по своей маме…

«…Скорбеть», – хочу сказать я, но в горле внезапно образуется комок, который не дает мне договорить. Полтора года, которые я бродил по свету, отказываясь осознавать, что мама мертва. Полтора года, в течение которых я делал вид, что все в порядке. Что в Лос-Анджелесе все по-старому.

– Боже, в голове не укладывается, каким я был козлом, – выдыхаю я, думая о Мике, который упрекнул меня в эгоизме. В том, что я бросил семью в трудный период. Я путешествовал, пытался самореализоваться, в то время как он преодолевал свое горе и действительно двигался дальше.

Перед моим внутренним взором неожиданно всплывают воспоминания о последних маминых днях. Я вижу, как она смеется, несмотря на приближающийся конец. Щеки у нее давно ввалились, рак просто-напросто сожрал ее организм. До сих пор помню, как она просила меня открыть окно пошире. Придвинуть поближе к нему массивную больничную кровать, чтобы она хотя бы ненадолго почувствовала себя не на смертном одре.

– Как бы мне хотелось еще раз побывать в Италии, – сказала она тогда. – Я так жалею, что этого не сделала. Если у тебя когда-нибудь появится возможность слетать в Италию, не упускай ее, хорошо? Ах, да что я говорю? Лучше посмотри весь мир и в какой-то момент просто оставайся там, где тебе больше всего понравится.

Она улыбнулась мне с теплотой во взгляде, и в тот момент я точно понял, что ей хочется дать какое-нибудь напутствие каждому из своих детей. Поставить перед ними задачу. Цель, к которой они двигались бы после ее смерти.

– Жизнь слишком прекрасна, чтобы долго грустить, Паскаль.

Через несколько дней она умерла, и дыра, которая осталась после этого в нашей семье, увлекла в свои глубины и эти последние замечательные моменты, где они и оставались, преданные забвению, до сегодняшнего дня.

– Паскаль… – Голос Холли словно пробивается ко мне сквозь туман. Он звучит настороженно, немного удивленно. Словно приближается к новорожденному котенку. – Ты плачешь?

– Нет, я… – Провожу ладонями по щекам и с удивлением обнаруживаю, что они мокрые. Я даже не заметил, как заплакал. – Извини, наверное, это аллергическая реакция. Сенная лихорадка или что-то типа того.

Тихо усмехнувшись, она бормочет что-то, что мне не удается разобрать, а в следующую секунду ее теплое тело прижимается ко мне. Холли обвивает меня руками, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи, где меня щекочет ее сладкое дыхание. Я отвечаю на ее объятия, зарываюсь носом в мягкие волосы и закрываю глаза. Жизнь слишком прекрасна, чтобы долго грустить.

– Я очень ее любил, – чуть слышно признаюсь я. Тьма бережно ловит мои слова. – Свою маму, я имею в виду. Я скучаю по ней и не представляю, как справиться с тем, что ее больше нет.

Холли долго молчит. Так долго, что я сомневаюсь, ответит ли она вообще, однако в конце концов она произносит:

– Думаю, было бы странно, если бы ты не тосковал по ней всю оставшуюся жизнь. Но, возможно, когда-нибудь боль станет чуть меньше.

– Надеюсь, – негромко говорю я ей в волосы, и в этот момент только ее руки удерживают меня от падения.

27 Холли Йосемитский национальный парк, Калифорния

Мы еще долго сидим на крыше, тесно прижавшись друг к другу, и в итоге я уже просто не могу подавлять дрожь.

– Давай спустимся? – спрашиваю я у Паскаля, немного расстроенная оттого, что наши совместные выходные скоро закончатся. Хотя его самолет вылетает только ближе к вечеру, нам еще предстоит долго ехать.

– Да, пойдем. Ты уже вся дрожишь.