Жизнь по ту сторону (СИ)

   А потом, лишь

   у самой последней черты

   только:

   - Ты!

   Только:

   - Ты!

   Только:

   - Ты!

   О, друзья!..

   Константин Афанасьев "СОН"

   Я не знаю, как я оказался в вагоне для мертвых.

   Я был жив, или, может, мне только казалось, что жив.

   Среди выцветших глаз, среди мыслей и чувств полустёртых

   Я по замкнутым рельсам в плацкартном вагоне кружил.

   Эти рельсы... Они отшлифованы грузным составом,

   Сколько долгих веков отстучали вагоны по ним!

   И гудок паровоза, осипший, глухой и картавый,

   И вдоль насыпи в рост поднялась лебеда и полынь.

   Мертвецы не скучали, по маленькой в покер играли,

   Желть газетных листов разворачивали, сопя.

   Ели, пили, смеялись и в окна бездумно вперялись,

   Засыпали, а, может быть, делали вид, будто спят.

   Мертвецам всё равно, мертвецам не нужны семафоры,

   Ни к чему им экспрессы, вокзалов больших толкотня,

   Им неплохо в вагонных, ленивых, пустых разговорах,

   Где остатки живого теряются день ото дня.

   И меня обмануло сначала движенье по кругу,

   Я, как все они, мысли и чувства живые терял,

   Не имея ни цели, ни дела, ни книги, ни друга,

   Только в окнах немытых менялись луна и заря.

   Надоело! Я всё же не умер под стук монотонный,

   Что мне в этом застывшем, не греющем, зябком тепле?

   Не простившись ни с кем, я упруго шагнул из вагона,

   И упал на колени, отвыкнув ходить по земле...

   ...Не подняться с колен мне, и в ноздри бьёт запах полынный,

   И столетние сумерки вдруг разродились грозой.

   Я вдоль насыпи полз, дождь угрюмо хлестал в мою спину.

   Полз, пока не уткнулся в заржавленный рельс запасной.

   Снова насыпью замкнут, не встать, ноги ватой набиты,

   И по скользкому скату наверх ни за что не всползти.

   Вдруг, шагах в десяти, я увидел, что насыпь размыта,

   И опасно прогнулся отрезок стального пути.

   А состав, уже сделав свой круг, возвращался, проклятый.

   Триста метров - и рухнет в сырую полынь под откос.

   Как он медленно едет! И я, словно в чём виноватый,

   Ощутил позабытый комок подступающих слёз.

   Их жалеть? Этих нелюдей? Мощи?! Рехнулся я, что ли?

   Я - один человек здесь! Но, доводам всем вопреки,

   Я поднялся, пошёл, тяжелея от вяжущей боли,

   Прямо в лоб паровозу, нелепо подняв кулаки.

   Поезд встал, и я разом обмяк, ослабел, будь что будет,

   И увидел - оттуда на помощь ко мне

   Не потёртые тени, а люди, обычные люди...

   И теперь я жалею, что всё это было во сне.

   Спустя полгода эти стихи появились в журнале "Сибирские огни" (номер 6, 1987 г. "Монолог летнего ливня") https://poisk.ngonb.ru/flip236/periodika/sibogni/1987/006/#37. Матвей Черный закончил Краснодарский институт культуры, а затем - Ньюкаслский университет и в настоящее время живет в Великобритании.

   А для меня начинался новый жизненный этап. Уход из театра, смерть Д.Д. и отнюдь не творческая работа музыкальным работником в детсаду - все это заставляло во многом пересмотреть свои жизненные установки и спуститься с облаков на землю. Иллюзии заканчивались. Спустя короткое время с садиком пришлось распрощаться - не ладилось у меня с дисциплиной, да и разница в воспитании накладывала отпечаток. К тому же начиналась эпоха перестройки. И наряду с перестройкой внутри общества, крушением завоёванных большим трудом идеалов, что-то рушилось внутри меня, вызывало недоумение, отзывалось болью по утраченному и несбыточному...В голове начинался тот самый разброд в мыслях, который нашел отражение в творчестве многих рок-музыкантов того времени - прежде всего все мы болели Цоем и Тальковым; Высоцкий гремел из всех репродукторов. Из-за произошедшего сдвига моральных ценностей внимание мое переключилось на более житейские проблемы. Я жила в городе и по вечерам мы частенько собирались в дворовую кампанию, смеялись, бывало и со спиртным, какие-то пары из этого склеивались...Я ещё какое-то время работала в мебельном училище секретарем-машинисткой, где познакомилась с руководителем хора В.Галкиным. У него неплохо шла карьера писателя-сказочника и какие-то вещи я ему тоже перепечатывала, а потом он помог мне устроиться в швейное училище культпросветработником, откуда я потом и ушла в декретный отпуск. Одновременно я устроилась певчей в Вознесенский кафедральный собор. Выходило очень неплохо.

   Вернулся с принудительного лечения отец. Сестра в это время была в отъезде в командировке. А у меня уже складывались лирические отношения с моим мужем. Так я оставила квартиру отца, а чуть погодя и свадьбу сыграли.

   ВТОРАЯ СЕМЬЯ

   Поначалу я не хотела писать эту главу. Помнится, после выхода в 1975 году в журнале "Огонёк" очерка Ю.Лушина "Чужие письма" о жизни Д.Д. Саратовкина, где ему пришлось раскрывать секреты личной жизни, он долго не мог наладить отношения со своими близкими, которых так или иначе коснулась эта статья. Но потом я решила, что без этого мой рассказ будет неполным.