Жизнь побеждает

Напряжением воли Кох собрал остатки сил, встал, оделся и неторопливо пошел по пустым станичным улицам к больнице. В палатах было не топлено, через разбитые окна намело снегу, на койках лежали трупы — их некому было убирать. Доктор нашел у окна свободное место и растянулся на койке.

Пока сознание оставалось ясным, он думал все о том же: «Неужели мы ошиблись и это чума? Как же остановить ее?»

С этой неотступной мыслью умирали одни врачи, на смену приходили другие — добровольцы.

Теперь станицу оцепили. Казачьи кибитки день и ночь стояли широким кольцом в двухстах саженях друг от друга, образуя линию кордона.

На третий месяц эпидемии к кордону (линии казачьей охраны) подъехал правитель канцелярии астраханского губер* натора — Чичикадзе. К линии оцепления из станицы срочно вызвали доктора Морозова.

Сильный ветер дул в лицо, и бежать было трудно. Но Морозов не останавливался: ведь сейчас он увидит человека из Астрахани, из города, который про себя называл теперь «миром живых».

Чичикадзе стоял далеко, саженях в двадцати за кордоном; он был человеком осторожным и очень ценил свою жизнь. Ветер доносил до Морозова раздраженный голос правителя канцелярии:

— Губернатор весьма недоволен. Извольте остановить эпидемию! Извольте действовать!

У Морозова дрожало все тело, он не мог взять себя в руки. Пожалуй, хорошо, что Чичикадзе далеко и не видит его лица. Возбуждение и гнев вскоре сменились усталостью.

Слышно было, как там, за кордоном, копыта застучали по замерзшей земле. Рядом, в сторожевой будке, часовой негромко затянул:

Эх ты, горе-горькое, кручинушка моя, Дальняя сторонушка, турецкая земля...

Морозов стоял на ветру и ждал. Ему казалось, что Чичикадзе еще вернется и скажет что-нибудь человечное, передаст письма от близких. Не может он так уехать! От волнения стало жарко, и Морозов расстегнул пальто. Песня оборвалась. Казак вылез из будки, недовольно окликнул:

—• Чего стоите, ваше благородие? Тут стоять не приказано!

Морозов задумчиво посмотрел на казака, неторопливо повернулся и медленно пошел в станицу, спотыкаясь о холмики земли, нарытой сусликами. В небе, точно отражение реки, светилась только одна безжизненная, застывшая в морозном воздухе полоска. «Волга! — подумал Морозов. — Течет река через все кордоны к Астрахани».

На секунду представился город, о котором все это время он старался не вспоминать: заснувший порт, рыбачьи лодки со свернутыми парусами, запах моря и рыбы. Огни кораблей отражаются в тяжелой, маслянистой воде. Люди стоят на пристани, смотрят вдаль, или ужинают в своих квартирах, или просто глядят в окна на звезды, на огни, ни о чем не тревожась. Столько жизни еще впереди у них!

Морозов шел, еле переставляя ноги. Мысли текли то ясно и легко, то путались, как в бреду.

Вспоминают ли «там» о нем? Вероятно, вспоминают: «Уехал на эпидемию». Что значили для них эти слова!

Они не видели, как маленькая, измученная, на последнем месяце беременности жена священника Гусакова рыла могилу своему мужу.

Женщина тяжело, с хрипом, дышала, но не останавливалась, все работала и работала, с трудом разбивая заступом мерзлую землю. Он бы помог, но нельзя — надо торопиться к больным. Потом и она умерла. Ее уже некому было похоронить.

Они не видели, как люди убегали на Волгу, на острова, рыли себе норы в промерзшем песке. Ветлянская казачка Лобанова ушла с двумя детьми, а вернулась одна — ребята умерли от простуды. Он зашел проведать ее. Женщина разводила огонь в печи, храня на лице своем странное выражение, похожее на застывшую улыбку. Может быть, она рада все-таки, что пришла домой из этих звериных нор, где потеряла все самое дорогое, и умрет в доме, в котором прошла вся ее жизнь?

Понимал ли Морозов, безвестный провинциальный врач, которому астраханское начальство сообщило о полнейшем своем неудовольствии, что, выполняя свой долг, не давая отчаянию и панике овладеть станицей, безоружным встречая смертельную опасность, — понимал ли, какое огромное дело творил он для народа! Мужеством своим он и его товарищи спасли десятки тысяч жизней, поставили предел распространению эпидемии. В Ветлянке Морозов и другие врачи России последний раз на своей территории обороной встречали неожиданный натиск страшной болезни.

Дальше русская наука уже сама наступала — в Китае, Индии, Аравии, в степях Маньчжурии и Монголии. Наступала, принимая бой с болезнью чаще всего за границами нашей страны, не допуская ее на территорию России...

Серебристая полоска прорезала горизонт. Все было сковано морозом. Кордон отделял станицу Ветлянскую от остального мира. И приходилось торопиться — де.сятки больных ждали помощи врача. Уже невдалеке темнели опустевшие избы. Трудно итти, ноги как бы примерзли к земле. Это болезнь набирала силы.

Через несколько дней погиб и Морозов.

Но все это были не напрасные жертвы. Врачи оставляли драгоценные наблюдения. Постепенно высвобождая чуму из тумана средневековых легенд, русские врачи творили точное знание.