Вовсе не зловредная по натуре, Вера была тайно влюблена в Закревского и не без основания ревновала его к молодой вдове: как он её опекал! Только напрасно! Во-первых, Романова была счастлива в браке, так что своего мужа она забудет не скоро. Во-вторых, у неё маленькая дочь и ещё вопрос, признает ли она отчима?! В-третьих, напрасно он старается через эту противную обезьяну втереться к ней в доверие… И вообще, как бы там Наталья ни притворялась простой и открытой, наверняка она что-то скрывает! Если покопаться в её прошлом, не окажется ли она внебрачной дочерью какого-нибудь аристократа, буржуя?! Вера подумала так сгоряча и тут же себя одернула: до каких же глупых мыслей может довести человека ревность! Тем более что Наталья воспитывалась в детдоме – как же она может знать своего отца?
В одном Вера была права: Станислав Закревский любил Наталью Романову. Ему нравилось в этой женщине всё: от длинной красивой шеи до улыбки, приоткрывающей жемчужные зубы, от блеска изумрудных глаз до летящей походки. Если бы его спросили: "А какие у Романовой недостатки?", он вполне серьезно ответил бы, что у неё их нет!
Иной раз по вечерам Стас бродил вокруг дома, в котором жили Романовы, безо всякой для себя надежды, согретый лишь мыслью, что Наташа так близко от него…
В один из дней шпрехшталмейстер Принц посоветовал молодым акробатам ускорить подготовку аттракциона "Амазонки революции", потому что он слышал, будто бы их группу собираются отправить на гастроли за Урал. Спустя некоторое время и директор цирка собрал их, чтобы объявить, что через две недели они уезжают на гастроли в город Уфу.
В группе акробатов воцарилось оживление и творческий подъем. Каждый старался не только внести личную лепту в обкатку аттракциона, но и помочь товарищу, если у того случалась заминка. Как сказала Анечка уже в поезде они работали, как проклятые. Еще бы, для всех артистов, за исключением Станислава Закревского, эти гастроли были первыми! Но и Закревский волновался ничуть не меньше других: ведь и он впервые ехал не просто участником аттракциона, а его руководителем, режиссёром!
Теперь он сможет постоянно быть рядом с Наташей, каждый день видеть её на репетиции, вечерами – на представлении, а если повезёт и их поселят рядом, он каждый раз сможет желать ей спокойной ночи!
Мысли самой Натальи Романовой были далеко не такими радужными. Ей предстояло решить: брать с собой на гастроли Оленьку или оставить её с няней в Москве? Тем более что сама няня её об этом просила…
Няня Романовых, снимавшая в Москве угол у собственной тетки, была совсем молоденькой девушкой с поэтическим именем Аврора. Запуганная революцией и гражданской войной, юная няня больше всего на свете мечтала о четырех крепких стенах, за которыми можно было бы спрятаться и переждать бушевавшее снаружи людское безумие.
Аврора без памяти обрадовалась предложению пожить в их квартире на время гастролей и тогда же заронила сомнения в душу Натальи: мол, такую кроху возить в Сибирь, да накануне зимы, и неужто она, Аврора, не сможет за одним ребенком поухаживать?!
– Наталья Владимировна, миленькая, вы не сомневайтесь, я за Олюшку жизни не пожалею! – частила девушка, прослезившись от избытка чувств. – Я ведь боялась рассказывать вам, из какой я семьи, думала, выгоните… У меня отец был – горький пьяница. А уж как маму бил – страсть одна! Сам здоровый, волосатый, а как выпьет – чистый зверь. Медведь его и заломал. До сих пор во сне приснится – кричу от страха!
Она перекрестилась.
– Я ещё девочкой была лет десяти, а он на маму с топором кинулся. Я на руке повисла, кричу, а отец меня и отшвырни… Я о печку головой стукнулась. Думали, дух вон. А только голова с той поры болеть стала… Вы не подумайте, я Олюшку не просила. Я и всерьез-то не приняла, когда она сказала: "Няня, дай я тебе головку полечу!" Пусть, думаю, ребенок потешится. Я сама-то ничего от боли и не понимала… Простите, ради Христа!
– Я знаю, – потрепала её по щеке Наташа, – мне Оля рассказывала.
Аврора оживилась и горячо зажестикулировала.
– А Олюшка – сама от земли два вершка, а глазенки сияют, ну, чистый ангел! Положила мне ручонки на голову и боль мою, ровно занозу какую, вытащила… С той поры я о своей хвори и думать забыла!
– Для такой малышки, Аврора, заниматься лечением других опасно.
– Спаси Христос! – забожилась девушка. – Больше ничего такого я ей не позволю, вот вам святой истинный крест!
– А кто тебе имя такое дал – Аврора, – отец или мать?
– Я сама, – смутилась девушка и затеребила подол юбки. – Своего имени-то я жуть как стеснялась – Агриппина! Мне девчонки на ликбезе посоветовали имя поменять. Ну я и выбрала – Аврора, значит, утренняя заря. Красиво?
– Красиво, – скрывая улыбку, кивнула Наташа.
Теперь она решила, хоть после смерти Александра, выполнить его заветное желание – дочь должна расти обычным ребенком, без каких-то там выдающихся способностей. Наташе даже не польстили восторги Лины Альтфатер после Оленькиных ручек она и думать забыла о своей женской болезни… Флинт был прав, такая нагрузка непосильна для трехлетнего ребенка.