Жизнь под маской

Однажды ночью, когда дочь спала, Наташа закрыла ей… дальновидение, как она про себя это называла. Она не знала, хватит ли её защиты на всю Оленькину жизнь, но пока с тех пор дочь никого не пыталась лечить, ничего не предсказывала, и Наталья облегченно вздохнула. Если бы Наташа только могла представить, что произойдёт с нею на Урале, она сочла бы свой облегчённый вздох преждевременным.

Сон был тревожный и странный: она бежала сквозь огонь по пылающему длинному коридору. Там, в самом его конце, виднелась чья-то недвижная темная фигура. Огонь не обжигал, а как бы расступался перед нею, как бы показывал дорогу: мол, не смотри по сторонам, не оглядывайся, просто беги вперёд и всё!

Её естество в этом сне протестовало: "Нельзя мне туда, рано", а ноги, несмотря на сопротивление, несли, и всё явственней за языками пламени многократно отражённый шепот злорадствовал:

– Пришла! Пришла! Пришла!

Лица ждущего человека не было видно, но уже угадывался в злорадной ухмылке рот и страшно было, что рот – Сашин, её любимого мужа, который при жизни не желал Наташе зла, а тут, оказывается, участвовал в каком-то страшном заговоре против неё.

Она бежала, плакала и спрашивала:

– За что? За что?

А голос позади пламени смеялся:

– За то, что ты – Ольга, а не Наташа! За то…

Она уже почти добежала. Ещё несколько шагов, и она увидит лицо того, кто её ждёт. Но тут среди языков пламени вдруг образовался просвет, и чьи-то две руки схватили её, втащили в этот просвет, а сомкнувшееся пламя вдруг лизнуло горячим языком её правую руку…

Наташа на мгновение пришла в себя – она не могла ни пошевелиться, ни вспомнить, что с нею? Ее ноздри уловили запах гари, а в глазах заметались языки пламени.

"Пожар! Цирк горит!" – хотела крикнуть она, но и язык не повиновался ей.

Кто-то огромный склонился над лежащей, хватая её на руки – всё её существо пронзила такая боль, что Наташа опять потеряла сознание.

Она уже не чувствовала, как некий молодой человек в обгоревшей одежде нес её по улицам города, и удивленные прохожие ошарашенно смотрели ему вслед.

Потом другой человек, пожилой, одетый в странные бело-голубые одежды с вышитым на груди солнечным диском, склонился над нею, прикоснулся двумя пальцами к её шее и скомандовал молодому:

– Ко мне на стол, быстро!

– Она жива? – замирающим голосом спросил первый.

– Стал бы я заниматься мёртвой! – сердито буркнул пожилой.