Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

Являясь сослуживцем братьев Карамзиных, Россет был и частым посетителем их великосветского салона. По свидетельству П. А. Плетнева, хорошо его знавшего, Аркадий Осипович был добрым, умным и благородным человеком. «Я очень люблю его за ум, опытность и какой-то замечательный мир души», — писал Плетнев Гроту.

13 июня 1841 года

П. А. Вяземский — А. И. Тургеневу в Париж.

«…Ростопчина поехала к мужу в Москву или в деревню. Люблю стихи ее, но не люблю самой музы. Она точно Иоанна д’Арк. Та в домашней жизни простая пастушка, а в минуты откровения герой и мученик, эта — пустая вертушка, а в минуту откровения Поэт и апостол душевных таинств… Пушкина также живет помещицею в знакомой тебе псковской деревне»^{642}.

| |

18 июня 1841 года

Е. Н. Вревская — мужу Борису Александровичу.

«…Как бы хорошо было, если бы ты, мое милое сокровище, приехал к тому времени (к началу июля. — Авт.). Я боюсь, что хозяйство тебя задержит; впротчем, тебе остается Пушкина, которая за неимением лучшего, пригласила к себе (одно слово неразборчиво. — Авт.) и Духавского садовника (Духово — псковская деревня. — Авт.). Впротчем, в последний раз оне (Наталья Николаевна. — Авт.) сестре (Анне Николаевне Вульф, жившей в то время вместе с матерью в Тригорском. — Авт.) сказали, что оне не скучают и пользуются душевным спокойствием. Я еще их не видала, и не очень то жажду етого удовольствия. У них, говорят, воспоминание гораздо холоднее, чем у нас, о незабвенном. Светский шум заглушил, кажется, прошедшее, и они живут настоящим и будущим. Михайловское же им никакого воспоминания не дает и более может рассеять, чем напомнить о нем…»^{643}.

Наверное, можно предположить, что такое ревностное отношение Евпраксии Вревской к Наталье Николаевне было связано с памятью о Пушкине. Ведь Поэт в период своей ссылки в Михайловское всегда был желанным гостем в Тригорском, а в 1835–1836 гг. неоднократно гостил в родовом имении Вревских — Голубово, где в патриархальной тиши вековых дубов, над вечерней гладью зеркальных озер ему хорошо дышалось и думалось.

Н. П. Вревская, жена внука Евпраксии, вспоминала о тех местах:

«…Березовая аллея ведет на „красный двор“ к подъезду двухэтажного белого дома, утопающего в зелени сада. Замкнутый ансамбль двора — дом управляющего, каретник, конюшня выездных лошадей, кухня, флигеля.

Дом светлый, с балконом и галереей, с высокими окнами, из которых открывается приятный вид на пруд, окруженный двумя аллеями: кленовой и дубовой. Беседка в стиле „ампир“, цветники — предмет особой любви и гордости хозяев.

Сад насаждал сам Борис Александрович Вревский, любитель садоводства, не без участия А. С. Пушкина. Согласно записи барона Б. А. Вревского в „Повседневном журнале“ первое знакомство поэта с усадьбой состоялось 9 мая 1835 года. В саду, где по плану

А. С. Пушкина была посажена дубовая аллея, стояла скамья, на которой он любил сидеть, а за обедом неизменно подавали графинчик с настойкой из семи трав по рецепту А. С. Пушкина»^{644}.

В семье Вревских в голубовском доме бережно передавалось из поколения в поколение все то, что имело отношение к памяти о Поэте.

О причинах неприязненного отношения Евпраксии к его вдове остается только гадать. Возможно, это — женская ревность к той, кого Пушкин предпочел ей десять лет назад. Возможно, здесь сказались щепетильные условности социальной градации (она, хоть и баронесса, но все же — уездная барыня), а та, другая — столичная красавица, по слухам чуть ли не фаворитка императора, жена первого поэта России…

Наверное, не случайно, будучи уже многодетной матерью, Евпраксия переписала из альбома Екатерины Ермолаевны Керн, дочери Анны Петровны, в свой альбом стихотворение «Надежда» французской писательницы и поэтессы Марселины Деборд-Вальмор (1786–1859):

«..Я хотела бы любить иначе,
Увы! Я хотела бы быть счастливой…»

Надо полагать, что память о Поэте осталась навсегда в ее сердце, что первое пылкое чувство к нему не смог затмить в жизни «Зизи» никто и никогда.

23 июня 1841 года

В. А. Жуковский — А. И. Тургеневу из Дюссельдорфа.