– Это сестры Цветаевы, так их звали в девичестве.
Ася и Марина в Париже?
Гала испытала двоякое чувство – с одной стороны, хотелось немедленно разыскать адрес и навестить подругу детства, с другой – бежать из Парижа, чтобы не встретиться даже случайно на улице.
Несколько лет после революции в России Гала сознательно избегала всяких контактов с русскими иммигрантами, не хотелось выслушивать стенания и объяснять странность собственной жизни и судьбы. Уехав тогда из Москвы, она оборвала все связи с ней. Переписывалась с сестрой, но не более того.
Весной, когда Поль вдруг стал миллионером, а она супругой миллионера, Гала решила, что пришло время появиться в Москве.
Элегантнейшие наряды, дорогие подарки родным и… страх. Необъяснимый, почти животный страх, что пока она в Москве, в Париже случится что-то дурное, или ее не выпустят обратно…
На что она надеялась, чего хотела и ждала – поразить, что-то доказать, заставить завидовать? Скорее другое – убедиться, что уехала не зря.
А еще хотела испугать Поля, ведь Гала не раз грозила, что вернется обратно в Россию, если мужу больше не нужна. Он не верил и испугался, лишь когда увидел ее в окне вагона (ожидал, что все блеф, Гала одумается и выскочит на ходу?). Не одумалась и не выскочила.
Стояла или сидела у окна в поезде, неотрывно глядя на пробегающие мимо леса, поля, деревни и города, и пыталась понять, что было бы, откажись она тогда от своей безумной идеи отправиться через всю Европу к Полю.
Жизнь с Полем разладилась окончательно, не помогло даже то, что он стал богат. Гала лучше мужа понимала, что богатство ненадолго, Поль не умеет ни экономить, ни зарабатывать, он и не задумывается об этом.
Но дело вовсе не в состоянии и необходимости на что-то жить, а в пустоте, как ржа, разъедающей их отношения, саму их жизнь. Безумно хотелось обновления, чистоты, может, даже нового ощущения той влюбленности, которое охватило ее тогда в Клаваделе и не отпускало в Москве, помогая бороться с семьей.
Решила ехать вдруг, однажды проснулась и поняла, что там, в городе своей юности, может очиститься от всего, что налипло за эти годы.
Но Полю ничего объяснять не стала, они стали почти чужими, любое объяснение, любые слова могли показаться фальшью. Крутилась мысль:
– Вот вернусь…
Казалось, что что-то изменится, а что – и сама не знала.
Даже если бы Клеман Грендель оставил сыну не миллион, а в сотню раз больше, смысла жизни это не добавило бы. Немного больше десяти лет назад она мчалась в Париж куда более трудным путем, невзирая ни на что, только бы увидеть своего Поля, только бы быть с ним рядом и слышать слова любви. А теперь, уезжая из Парижа, даже адреса толком не оставила.
Гала знала, что муж все еще любит ее, но больше не верила в спасительную силу этой любви. Роман с Максом, вернее то, что Поль предпочел делить жену с другом, сломало что-то внутри. Сожженное не вернуть. Любовь не птица Феникс, из пепла не возрождается.
Москва потрясла, быт ее жителей оказался настолько непохожим на то, к чему привыкла мадам Грендель в Париже (она уже забыла неудобства квартиры Гренделей на рю Орден), что первые дни Гала чувствовала себя чужой в чужой стране.
Дома перенаселены, в каждую большую квартиру подселили столько чужих людей, что сами квартиры стали походить на осиные гнезда.
О французском поэте Поле Элюаре если и имели представление, то смутное, а о дадаизме и не слышали, это чуждо советской действительности.
На вопрос брата о том, кем же работает ее муж, Гала пожала плечами:
– Он больше не работает, он рантье.
– Кто?
– Мой муж – миллионер.
– Миллионе-ер… – протянул брат, что-то прикидывая – то ли возможность разжиться деньгами, то ли опасность общения с женой миллионера. Позже Гала поняла, что второе.
Обратно вернулась молчаливая и рассказывала о поездке неохотно. Как объяснить то, чего она и сама не поняла? Наверное, в России нужно было прожить все эти трудные годы, чтобы понять, что происходит, сердцем уловить изменения, а у нее не получилось даже разумом. Впрочем, когда это Россию можно было понять разумом?
Поль не расспрашивал, его совершенно не интересовали далекие незнакомые родственники и быт варварской России. Его почему-то называли коммунистом, каким Элюар, конечно, никогда не был.
К тому же навалились собственные неприятности – снова дали знать о себе больные легкие, доктора требовали лечения в горном санатории.
И вот когда Поль уже собрался ехать, Галу вдруг разыскала Ася Цветаева. Сама разыскала, Гала так и не решила, стоит ли встречаться с подругой детства.
Странная штука судьба, Гала не сказала Асе, что совсем недавно была в Москве и Ленинграде, что нарочно избегала мест, где могла бы встретиться с Цветаевыми – не хотелось рассказывать о себе. В Москве Гала поняла, что у людей новой эпохи России новые приоритеты, там важней производственные успехи, чем духовные искания сюрреалистов, а уж выходки дадаистов и вовсе не поймут. Кубизм и прочее – это другое дело, это звало вперед к тем самым трудовым производственным подвигам.