Жизнь продленная

Походив по комнате, она вдруг решительно достала тетрадку и села писать письмо своей давней детдомовской и институтской подруге — Мусе Богдановой, теперь — Рыжовой. Они были ровесницами и не без гордости называли себя «дочерями Октября» (обе родились в 1917 году), вместе выбрали медицину как профессию всей жизни, вместе собирались в Испанию, но там обошлись без них, а вот на «своей» войне без них, уже дипломированных врачей, не обошлись. Ксения попала на Волховский фронт. Муся осталась в Ленинграде, пережила блокаду, невероятно после голодухи растолстела и долго оставалась одинокой, пока не переехала в Мурманск. Там вышла замуж за капитана рыболовецкого судна. Родила двойню. Все реже стала писать своей подруге-посёстре. Но в прошлом году они все же решили встретиться и съехались во время отпуска, вместе с мужьями, на станции Лоо, в тридцати километрах от Сочи, где мурманчане обосновали своего рода курортную колонию. И не зря обосновали. Тихое местечко, не запруженное народом, невысокие горы, солнечное, доброе море… Даже еще и теперь, в промозглой прибалтийской осени, Ксения Владимировна порою чувствовала в себе какое-то остаточное южное тепло.

Вот, кстати, и сегодня. Едва начав писать, она тут же вспомнила этот морской и солнечный уголок, дальние веселые заплывы, походы в горы, — вспомнила и как-то сразу отогрелась и размякла душой, и вдруг прорвалась плотина ее обычной сдержанности, захотелось полной задушевной откровенности, как бывало это между близкими подругами в детдоме. Захотелось сочувствия и снисхождения. Потребовалось исповедаться.

Она писала быстро, едва поспевая за своими мыслями, или за «потоком сознания», как называют это в литературе, не особенно заботясь о подборе слов и стараясь прежде всего передать ощущения и оттенки переживаний. Тонкости взаимоотношений со своим Горынычем. Надежды и сомнения. Сладость жизни и горечь обид.

Только перевернув пятый лист тетрадки, она приостановилась и заглянула в первый. Показалось интересным. Стала перечитывать. Потом достала из столика источенный, но острый скальпель и аккуратно отрезала исписанные листы от корешка. Аккуратно же сложила их и стала рвать на мелкие кусочки.

Все-таки она не привыкла жаловаться.

К зеркалам привыкла, а жаловаться — нет!

Однако и выйти из того порывистого возбуждения, в котором только что находилась, она уже не могла. Что-то в ней сильно растревожилось и требовало выхода. Что-то вспоминалось — то южное, то военное, то девическое, и как-то незаметно и неизвестно для чего она стала записывать все, о чем подумается, в тетрадку. Стало возникать какое-то своеобразное послание к самой себе…

4

Первое письмо Ксении Владимировны к самой себе

Вот такой денек, Ксенья. Горынин только что уехал, а я уже жду чего-то от его поездки. Это поездка за нашей судьбой, и «железная Ксенья», или КВ (фронтовые мои прозванья), кажется, размякла.

Все мы любим чувствовать в себе гордость, независимость или хотя бы говорить об этом. Но бываем и слабы, и унижены, и зависимы. В студенческие годы я выписала для себя и зазубрила на память фразу французского классика Лабрюйера и провозгласила ее своим кредо: «Не льстить никому, не ждать, чтобы кто-нибудь оказал вам внимание, — вот чудесное положение, золотой век, наиболее естественное состояние человека». И в общем-то мне доводилось познать такое состояние. Оно вполне возможно. Пока не полюбишь… Нам, кажется, захотелось вспомнить, как произошло крушение нашей независимости?

Ну что ж, давай вспомним… И начнем с того, что в любви нам часто помогают (точно так же как и мешают) наши подруги и друзья.

Где-то теперь наша Изабелла, лихая операционная сестра, не слишком наделенная красотой, но очень расторопная во всяких делах, в том числе и в любовных. Она знала, что не красавица, и как-то призналась: «Мне только тут и попраздновать, Ксения Владимировна! Когда вернемся с войны, в тылу такие свеженькие красотки подрастут, что на меня наши боевые друзья и посмотреть не захотят. Так что вот…» И она «праздновала». Был у нее сначала один кавалер — из войск, потом другой — из инженерного отдела армии. Как раз к этому, к Сомову, что работал в инженерном отделе, и приехал однажды командир понтонного батальона Горынин. Приехал, не успел сделать какие-то свои дела и заночевал у Сомова. А тому надо было идти к нашей Изабеллочке. Он и пошел, позвав с собой гостя-комбата.

Там мы встретились.