«Жизнь происходит от слова…»

Мнимая расчетливость планового хозяйства вызвала перепроизводство германистов, романистов и представителей других филологий. Наиболее талантливые из них, склонные к научной деятельности, стали заниматься русистикой, неизбежно искажая и разрушая традиционно свойственные русистике теории, понятия, концепции, даже термины в их определенном значении. Они поставили своей целью «переформулировать» русистику с позиции идей, вычитанных ими в зарубежных монографиях. Ситуация знакомая и потому горестная. Большинство подобных новшеств для русиста новшествами не являлись, на самом деле они – плохо понятые и грубо обработанные идеи все той же русистики, высказанные ее классиками в текущем и уже завершающемся веке. Обратное заимствование ничего принципиально нового русистике не дает, зато позволяет создать совершенно новый тип языкознания, именуемый «общим языкознанием».

Научная теория и авторская концепция при этом идут как бы параллельно, не сходятся в общем фокусе положительного знания. Так, теоретически зная об антиномии язык – речь, некоторые исследователи древнерусского языка тем не менее говорят о наличии в Древней Руси двух языков (по крайней мере в письменной речи), хотя до важнейшего процесса «падения редуцированных гласных», до XIII века, все ныне самостоятельные славянские языки являлись диалектами общего (праславянского) языка. То же в области исторической акцентологии. Теоретически исповедуя феноменологически отредуцированную «акцентную парадигму» как систему парадигматически соотнесенных словесных форм, при исследовании ударения в средневековых русских текстах такие русисты распределяют материал по изолированным словоформам, хотя для древнерусского языка как раз характерны были синтагменные связи в интонационно-количественных отношениях их с окружающими словоформами в границах общей словесной формулы. Метонимически синтагменный тип распределения материала насильственно подвергается описанию метафорически парадигменным методом. Ориентация на словесное ударение (иктус) осовременивает данные древнерусских текстов, представляя их как «факты» древнерусского языка.

Примеров такого рода много. Это также следствие особого внимания к прикладным проблемам своей темы при неучете общей теории языка, адекватно работающей на истолкование и «данных», и «фактов». По-видимому, нет ничего плохого в возвращении теории вспять – для некоторой ее проверки и для уточнений, для распространения среди филологов, обделенных ею в период университетского обучения. Однако вместе с тем происходит и некоторая модификация теории, приспособление ее под модные вывески заимствованных интерпретаций, а это уже плохо отражается на органическом развитии самой теории. Происходит замутнение источника, информационные шумы засоряют ясность и четкость уже утвержденных в науке теоретических положений.

История вопроса – лечебная сила науки – всегда останется прикладной стороной языкознания, в той мере, в какой с нею связана и философия языка как концептуальная основа такого знания.

5.

Осталось сказать о последнем признаке увядания старой научной парадигме (по Куну).