Таким образом, необходимо заметить, что внешние биографические факторы в определенной степени сменились в 1824–1826 гг. внутренними — «деятельность переносится в глубь души», как сказал современный биограф Пушкина (Ю. М. Лотман). Поэт сам понимал и подтвердил это, написав в Михайловском: «…духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить». По подсчетам Д. Благого, в годы псковского заточения написано и доведено до той или иной степени чистовика более 90 произведений! Богатство это нечего и думать охватить в кратком обзоре и подборке документально-художественных фрагментов.
Первые месяцы в значительной мере были отданы недавнему прошлому — памяти о юге и южных впечатлениях, воплощенной в дивных стихах («К морю», «Коварность», «Фонтану Бахчисарайского дворца», «Ненастный день потух» и другие). Но скоро к этому прибавились и даже победили иные темы — прежде всего национально-исторические. Взгляните в письмо К. Ф. Рылеева (№ 24) и вы увидите, насколько точно уловил поэт-декабрист настроение псковского изгнанника[133]. Сперва Пушкин собирался написать о Разине и Пугачеве и требовал от брата из Петербурга книги о них. Народная стихия притягивала его. Псаломщик села Воронич А. Д. Скоропост рассказывал: «Он любил гулять около крестьянских селений. И слушал крестьянские рассказы, шутки и песни. В свое домашнее хозяйство он не входил никогда, как будто это не его дело и не он хозяин. Во время бывавших в Святогорском монастыре ярмарок любил ходить где более было собравшихся старцев (нищих). Он, бывало, вмешается в их толпу и поет с ними разные припевки, шутит с ними и записывает что они поют, а иногда даже переодевался в одежду старца и ходил с нищими по ярмарке… На ярмарке его всегда можно было видеть там, где ходили или стояли толпою старцы, а иногда ходил задумавшись, как будто кого или чего ищет». Конечно, достоверность деталей в подобных воспоминаниях не абсолютна, но общий тон — верен. Из этого общения с народом многие пословицы, поговорки, песни, припевки переходили в память, а после — в произведения Пушкина.
Получив в ноябре 1824 г. X и XI тома «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина, он окончательно выбрал тему (вернее — историческое время) и вид литературы и уже не отступил от своего замысла. Пушкин не оставил без поэмы отечественную историю («эту землю», как сказал Рылеев), но только поэма его вылилась в форму великой народной трагедии «Борис Годунов». Вообще, если в калейдоскопе важнейших внешних и внутренних событий жизни Пушкина в Михайловском выделить наиважнейшие, то, как представляется, их будет два: создание «Бориса Годунова» и мысли, ощущения, тревога и боль, связанные с восстанием 14 декабря, гибелью или каторгой близких людей.
«Словно гигант между пигмеями, — писал В. Г. Белинский, — до сих пор высится между множеством quasi[134]-русских трагедий пушкинский „Борис Годунов“ в гордом и суровом уединении, в недоступном величии строгого художественного стиля, благородной классической простоты».
Друг Пушкина Н. Н. Раевский прозорливо предрекал автору, узнав о замысле: «Хороша или плоха ваша трагедия, я заранее предвижу огромное значение ее для нашей литературы». В июле 1825 г. Пушкин признается Раевскому: «Я пишу и размышляю…» (№ 65).
В толстой черной тетради в кожаном переплете, которую Пушкин привез с собой из Одессы, среди записей конца 1824 г. появляются конспекты карамзинских глав — первые подступы к «Борису Годунову». Пушкинский конспект начинается задолго до того, как начнется сама трагедия: Борис ищет исполнителей чудовищного злодеяния — убиения царевича Димитрия; затем в Углич едут «расследователи» и главный среди них — Шуйский; потом происходит избрание Годунова на царство. Размышления Пушкина то и дело прерываются набросками других произведений, чаще всего — строфами 4-й главы «Онегина». Скоро начинаются листы готовых сцен. К июлю 1825 г. была завершена первая часть «Бориса…» — 9 сцен; к 13 сентября Пушкин дописал 2-ю часть — 6 сцен, а к 7 ноября 1825 г. трагедия была дописана полностью: был готов беловой список, впрочем, настолько испещренный поправками, что выглядит почти как черновик. Впоследствии деление на части было уничтожено, несколько сцен переставлены или исключены. К сожалению, значительная доля черновика (после первых пяти сцен) до нас не дошла. Это невосполнимая утрата целого мира пушкинских мыслей и отрезка самой жизни его в Михайловском.
Закончив первую сцену, Пушкин тут же набрасывает свой воображаемый разговор с Александром! (№ 20). Как будто бы речи об Инзове и Воронцове не связаны с Борисом? Но нет, связь легко прослеживается. В сцене «Краков. Дом Вишневецкого» имеется многозначительный отрывок о роли поэта в русском обществе:
Хрущов (
Пушкин.
Хрущов.
Пушкин.
Самозванец.