Читаем Жизнь Пушкина полностью

Жизнь Пушкина

Одни говорят, что Онегин изображен не в ясных, не в резких чертах, что нельзя себе представить его личности (индивидуальности), как Дон-Жуана Байронова, как некоторые лица Вальтер Скоттовы; другие, напротив, бьются об заклад, что, по полученным данным, они отгадают все будущие решения Онегина, как станет он действовать в тех или других обстоятельствах. Ну примет ли он вызов Ленского? — спросил атлет из первой партии одного из своих противников. — Тот задумался, но наконец отвечал: это может зависеть от разных посторонних обстоятельств; вероятно, Онегин употребит усилие для того, чтоб кончить распрю. Впрочем, может быть, и примет вызов. — «Изверг, изверг!» воскликнули все присутствовавшие дамы. Многим сделалось дурно, и бедные насилу очнулись, и то выливши по склянке eau de cologne^[20] на виски.

*

Дамы вообще в ужасном негодовании на Пушкина за то презрение, которое он к ним при всяком случае обнаруживает в стихах своих, за злость, с которою придирается. Это — lèse-majesté^[21], нашептывают им их чичисбеи, и мы не знаем, каково будет жить поэту на свете, если могущественные дщери Евы внемлют духу мести.

*

Вызов Ленского называют несообразностию. Il n’est pas du tout motivé^[22], все кричат в один голос. Взбалмошный Онегин на месте Ленского мог вызвать своего противника на дуэль, а Ленский — никак. Да и за что было Онегину бесить его?

*

Жалеют, что Ленский только описывается, а не представляется в действии.

*

В Ленском находят вот еще какую несообразность: он, идеалист, поэт, никак не мог сказать Онегину, начав с ним говорить об Ольге:

Ах, милый, как похорошелиУ Ольги плечи, что за грудь.

Tout au plus^[23], заметил один молодой поэт, Ленский мог говорить о глазах Ольгиных, а о груди, плечах — никак. Другие стали было оправдывать эти слова тем, что Ленский хотел примениться тоном к Онегину, но безуспешно.

*

Пятой песне отдается преимущество перед четвертою, которую автор заметно хотел наполнить чем-нибудь, и заговаривается, хотя и очень мило.

Нить повествования ведена лучше в первых трех песнях, чем в последних двух, замечают также многие. Читатель по прочтении четвертой и пятой остается в каком-то тумане: прекрасные подробности и эпизоды слишком развлекают его внимание.

*

Охотники до новых рифм восхищаются Гарольдом — со льдом, Оле — боле, бланманже — уже.

*

Кстати о бланманже. Для классиков очень соблазнительными кажутся стихи:

Между жарким и бланманжеЦымлянское несут уже.

А романтики в последнем стихе находят какую-то аналогию с неловким подчиваньем провинциалов.

*

Онегин, сказал некто, родился под звездою Дон-Жуана, но в нем много русской правды.

*

Иные вовсе отказались видеть в Онегине что-нибудь целое. Пусть поэт надает нам приятных впечатлений, все равно мелочью или гуртом. У нас будет несколько характеров, описания снов, вин, обедов, времен года, друзей, родных людей, и чего же больше? Пусть продолжается Онегин à l’infini^[24]. Пусть поэт высказывает нам и себя в эпизодах, и не в эпизодах.

*

«Создать такой характер, как у Онегина, невозможно, сказал один. Чтоб описать его, надобно самому быть им». — Согласен с вами, отвечал другой, может быть, автор — Онегин, но только не в святые минуты вдохновения, по будням, а не в праздник.

Когда не требует поэтаК священной жертве Аполлон.

В таком случае, сказал третий, гораздо лучше верить самому автору. Вот что говорит он об этом:

Всегда я рад заметить разностьМежду Онегиным и мной,Чтобы насмешливый читатель,Или какой-нибудь издательЗамысловатой клеветы,Сличая здесь мои черты,Не повторял потом безбожно,Что намарал я свой портрет,Как Байрон, гордости поэт;Как будто нам уж невозможноПисать поэмы о другом,Как только о себе самом.

*

До чего простирается разность в суждениях! Одним очень нравится небрежность, с которою пишется этот роман: слова льются рекою и нет нигде ни сучка, ни задоринки. Другие, свысока, видят в этой натуральной небрежности доказательство зрелости Пушкина: поэт, говорят они, уже перестает оттачивать формы, а заботится только о проявлении идей; третьи — каково покажется? — небрежность эту называют неучтивостию к публике. Пушкин зазнался и пр. — Четвертые толкуют о порче вкуса.

*

Сном Татьяны восхищаются все — и охотники до бреду, и охотники до истины, и охотники до поэзии. — Был, однакож, один, который утверждал, что такого сна систематически уродливого видеть невозможно. — Впрочем, слава богу, отвечал другой, что мы наяву увидали его. В театре видит же публика сны вместо спящих героев пьесы.