Жизнь-река

Для таких занятий времени не доставало. Придя из школы, наскоро пообедав, одевался потеплее, выходил во двор и брался за лопату, лом, метлу. Лишь только принимался за работу, приходили немецкие друзья: братья Артур и Витька Кольмай. Немцы в ту пору жили в Боровлянке не то, что бедно — влачили жалкое существование. В землянках, в лачугах вместе с курами, телятами, овцами. Грязь, холод, голод, болезни — непременные атрибуты нищенской жизни сопутствовали им в те годы. Высланные в начале войны из Поволжья, как неблагонадежные, немецкие семьи были брошены на произвол судьбы на совершенно голые места в Сибири, Казахстане, на Дальнем Востоке. До конца пятидесятых годов за ними присматривали комендатуры. Сосланные немцы не имели паспортов и гражданства. Не могли без разрешения коменданта отлучаться за пределы места жительства. Со временем эти трудолюбивые, добросовестные люди, аккуратные и законопослушные, уравненные со всеми в правах, стали надёжной опорой во многих колхозах и совхозах. Отстроили хорошие дома, завели хозяйства, обособились немецкими улицами, сёлами, районами. Традиционно немецкие усадьбы отличаются чистотой и порядком в своих домовладениях. Когда немцам разрешили выезд в Германию, большинство из них не поехали на родину предков. Приросли корнями к России, к тем местам, где, не жалея сил, проливали пот на полях и огородах, на лугах и в окрестных лесах. Они полюбили сибирскую землю, обрусели. Немецкая молодежь, большей частью, не зная родного языка, без акцента говорит по–русски. Лишь фамилии напоминают сегодня о немецком происхождении. У многих немцев сейчас есть то, чего нет у многих русских: коттеджи, дорогие автомобили, богатая недвижимость, счета в банках и важные государственные должности. А тогда…

Братья Кольмай у себя дома, кроме картошки, брюквы и ржаных лепёшек, ничего лучше не ели. Я забегал в дом, набивал карманы пирогами, рафинадом, выносил буханку пшеничного хлеба. Мягкого, душистого, испеченного матерью в русской печи. Нырял в погреб, доставал горшок с маслом, намазывал толстые ломти. Они были голодны, но виду не подавали. Скромно отводили взгляды от горшка с маслом, от комков сахара, выложенных на чистый снег. Терпеливо ждали, деловито перевязывая метлу потужее, набивая на лопату черенок, натачивая топор. Я приглашал их. Они не сразу, а выждав какое–то время, стесняясь, подходили, молча брали бутерброды и сладости, неторопливо ели. Никогда не выпрашивали дать ещё, не вымогали, не хитрили.

Закончив трапезу, братья принимались за работу. Не рядились, кому, что делать, а добросовестно чистили стайки. На санках вывозили в огород навоз. Таскали с речки воду на коромыслах. Гоняли скотину на водопой к проруби, которую сами же и продалбливали, очищали от льда. Пилили и кололи дрова, заносили поленья в дом. Раздавали пойло телятам и овцам. Артур доил корову, я и его брат сгребали во дворе снег, подметали мусор в стайках и конюшне. Раскладывали по яслям сено, намешивали пойло свиньям, насыпали в кормушки зерно курам и гусям. Разумеется, я работал наравне с ними, и я никогда не просил их помогать мне. Братья Кольмай приходили сами, и конечно, я радовался, что не одному мне управляться по хозяйству.

После работы мы растапливали печь, заправляли лампу керосином и варили картошку с мясом. Дома у нас было вдоволь свинины, баранины, говядины, курятины и гусятины. Полно было дичи: зайчатины, мороженых тушек рябчиков и тетеревов. Зажигали керосинку. Я садился за уроки. Артур и Витька школу бросили еще в третьем классе. Они листали мои учебники, смотрели картинки в журналах «Крокодил», играли в шашки. Пили чай со смородиновым вареньем, с пирожками, с ватрушками. Тихо и молча уходили перед возвращением с работы отца и матери.

Не помню, чтобы родители похвалили меня за проделанную работу. Усталые, продрогшие, они находили причину выразить недовольство.

— Генка! Лодырь! Опять забыл воды нагреть для умывания! И бересты не надрал, лучинок не заготовил… Как утром печку растапливать? — кричала мать. — В доме не подмёл. Постель не прибрал. Девчонкам кашу не сварил. Молоко не вскипятил. И чем только занимался, лентяй? Переломился бы из печки золу выгрести, тарелку вымыть за собой? Или картошки из погреба достать?

— Генка! Почему топор не прибрал? — слышался с улицы голос отца. — Наледь на крыльце наказывал сдолбить? Не сделал! Дармоедом растешь, оболтус! Смотри у меня!

Выслушав обидные упрёки с обзывательствами, получив подзатыльники, забирался я на русскую печь. Устраивался на валенках, рукавицах, телогрейках и мечтал. О чём? О море, конечно, о кораблях, о дальних странах и плаваниях. «Вот вернусь в Боровлянку, — думалось мне, — в морской форме, как Мишка Захаров, тогда посмотрим, какой я оболтус! А ещё лучше приехать домой морским офицером! С кортиком! Или в капитанской форме с нашивками на рукавах, с «крабом» на фуражке». Так мечтал я и засыпал под мурлыканье рыжего Васьки и трехшёрстной Мурки. Но это зимой…