Жизнь русского обывателя. Часть 1. Изба и хоромы

Парадные комнаты – зал, биллиардная, гостиная, кабинет – были великолепны и просторны; но рядом с этим – жилых комнат было мало, и были они частью проходные, низенькие и весьма неудобные. Казалось, простора было много – большой дом, два флигеля, соединенные с большим домом длинными галереями, все это с колоннами ампир и с фамильными гербами на обоих фронтонах большого дома, две кухни в виде отдельных корпусов ампир, которые симметрически фланкировали с двух сторон огромный двор перед парадным подъездом большого дома. И однако по ширине размаха этих зданий помещение было сравнительно тесным. Отсутствие жилых комнат в большом доме было почти полное, а флигеля с трудом помещал каждый небольшую семью в шесть человек. Когда нас стало девять человек детей, мы с трудом размещались в двух домах: жизнь должна была подчиниться… стилю. Она и в самом деле ему подчинялась» (103, с. 9–10). А. Т. Болотов воспроизводит в своих знаменитых «Записках» реакцию своих семейных на дом в с. Киясовке Тульской губернии, где он должен был поселиться, став управляющим Богородицким имением: «Спутницы мои… увидев дом, от удивления воскликнули: «Э! э! э! какая домина, да в этом и бог знает сколько людей поместить можно».– «Ну! не так-то слишком радуйтесь, – сказал я им, – величине его, а посмотрите наперед его внутренность, и тогда верно заговорите вы иное: не таков-то он покоен и поместителен внутри, каков велик и хорош кажется снаружи»… Гляжу, идут мои спутницы уже ко мне. «Ну что? – спросил я их.– «Что, батюшка, – отвечали оне мне, – чуть ли ты не правду сказал, что наш дом, каков ни мал против этого, но едва ли не спокойнее и не поместительнее! Возможно ли? Ходили, ходили и нигде не нашли ни одной порядочной комнаты. Иные, как конурки, слишком уж малы, а другие, как сараищи, преобширные…» (11, с. 484–485). Князь Б. А. Васильчиков вспоминал о своем имении в Псковской губернии: «…В Выбити, при некоторой грандиозности по своим размерам хозяйственных построек и служб, господский дом отличался сравнительно скромными размерами и крайнею простотою архитектуры и внутренней отделки. До неоднократных переделок, которым он впоследствии подвергался, я его еще помню в детстве лишенным всех самых элементарных, по нашим современным требованиям, приспособлений комфорта. Он состоял из нескольких парадных комнат и затем целой системы клетушек, темных коридоров и таких же темных внутренних лестниц. Спальня бабушки, например, помещалась в темной проходной комнате, в которой за ширмами стояла ее кровать, а у дедушки был небольшой кабинет, в котором за обитой зеленым коленкором перегородкой стояла его железная походная кровать. Тем не менее строй жизни в Выбити, каким его еще застал мой отец, было во всем в соответствии с тогдашним бытом богатых дворянских усадеб: стройная псовая охота… роговая музыка, театр, оранжереи и многочисленная дворня» (15, с. 29).

Дома богатых и знатных господ нередко имели более или менее обширные библиотеки, одновременно хранившие и какие-либо коллекции. Хотя иметь дома библиотеку вовсе не значило пользоваться ею, но зато это представляло человека в лучшем свете: даже тогда и даже в том обществе быть откровенным бездельником считалось не слишком приличным. Отметим, что в некоторых случаях это действительно были огромные, специально подобранные библиотеки, составлением которых занимались специально нанятые образованные люди или же букинисты; такие библиотеки имели составленные специалистами каталоги, иногда даже отпечатанные в типографии. У А. Н. Сербина, помещика средней руки из Рязанской губернии, была библиотека, «состоявшая из трех тысяч томов, не считая ежегодно выписываемых журналов. Эта библиотека служила не модой, не тщеславным украшением комнат, как это часто бывало в вельможных хоромах. Состояние деда не позволяло ему тратиться на такую своего рода мебель; да и какую красоту могли придать комнатам печеобразные, запросто выбеленные шкафы со створчатыми дверями без стекол? Дед пользовался книгами, удовлетворяя чтением врожденную любознательность, свойство почти всех умных людей. Книги были исключительно русские, так как дед не знал ни одного иностранного языка, получил недальнее образование в какой-то школе, потом служив какое-то время землемером… Состав библиотеки показывал, что она формировалась с толком и расчетом: пустые или глупые сочинения не нашли в ней места. Кто знает житье-бытье помещиков того времени, о котором я рассказываю (1819–1829), помещиков, не только не уступавших Сербину в состоянии, но и гораздо более богатых; кому известно, что расход на книги никогда не входил в их бюджет и что многие из них обходились даже без «Московских ведомостей» и «Календаря», тот, конечно, согласится с высказанным мною замечанием, что дед мой выходил из ряда своих ряжских и сапожковских соседей…» (25, с. 38–39).