Жизнь счастливая, жизнь несчастная

Тревога усиливалась и однажды меня посетила отчаянная мысль. Она звучала в голове и не давала покоя. «Разорви все свои фотографии, уничтожь своё прошлое! Тогда тебе станет легче…» Не в силах противиться навязчивой мысли, я принялась за дело. Спрятавшись за шторой, я сложила рядом с собой в стопку фотоальбомы и открыла первый. В нём хранились фотографии с поездки к отцу в Израиль, которую я совершила год назад. Осторожно, словно совершая страшное преступление и боясь чего-то неизвестного, я разорвала первую фотографию на две части, а затем порвала её на множество мелких кусочков. Я почувствовала себя смелее и теперь одна за другой фотографии превращались в сор. Воспалённое сознание твердило, что жизненно необходимо уничтожить все фотографии, на которых было моё изображение. Голова находилась словно в огненном шаре. «Скорее, скорее, пока меня не разоблачила мама!» Но она ходила мимо, даже не глядя в мою сторону и то, что происходило за шторой было сокрыто от её глаз.

Я уничтожила все свои детские фотографии, те, которые хранили воспоминания о прежней жизни в Комсомольске-на-Амуре. Беспощадно расправилась с фотографией, на которой я была совсем ещё малышкой – маленькой розовенькой девочкой, которая была почти лысенькая, и взгляд которой был то ли испуганно, то ли удивлённо устремлён в сторону.

Когда мама узнала, что почти все фотографии уничтожены, она пришла в ярость. Как сейчас вспоминаю её искажённое злобой лицо… Был поздний вечер, я лежала в кровати, а она расхаживала по комнате словно умалишённая и неистово махала руками, приближаясь к моей постели, как будто хотела разорвать меня на кусочки. Я усмехалась, глядя на мать, но эта усмешка была лишь прикрытием, самозащитой, тогда как в душе разверзалась пропасть, чёрная пасть которой питалась лишь ненавистью, исходящей от матери и моим собственным презрением к себе.

***

Из воспоминаний о перестановке и вольной борьбе я делаю вывод, что мои несчастья схожи как две капли, их различает лишь время, в которое они происходили.

Я пытаюсь принять, простить своих близких, но на прощение уходит много душевных сил, обида и злость снова возвращаются. Авва Дорофей, христианский святой, писал в своей книге, что злопамятность – это потухший гнев, оставшийся залежами в душе. По словам святого, чтобы избавиться от этой напасти, нужно молиться о тех людях, на которых осталась обида.

Глава 13

Во всех комнатах кроме ванной и туалета стоят картонные коробки с вещами. Ежедневно я собираю в них различную утварь. Квартира постепенно пустеет, теряя домашнее обаяние и уют. Салфетки, которые я вязала крючком, по-прежнему украшают поверхность туалетного столика и место под телевизором, фотографии в рамках стоят на полке, а рядом с ними красуются фигурки из киндер-сюрпризов, ракушки, миниатюрная тряпичная кукла, однажды сшитая мною и «нечто», вылепленное из солёного теста. Всё это я упакую в последнюю очередь, чтобы квартира не казалась пустой и безликой пока мы в ней живём.

Впереди очередное путешествие. В течение жизни я узнаю Россию с разных сторон, за последние десятки лет мне открылись её величие, поистине богатая неоднородная красота. Она подарила мне белоснежные сибирские зимы, тёплые безмятежные дни, проведённые на южных берегах, омываемых Чёрным морем.

Про море хочется сказать отдельно. Могущественное, оно поражает бескрайними просторами, тяжестью, но одновременно возникает желание держаться подальше от него, не смотреть, не видеть этого простора, который навевает мысли об одиночестве, бессмысленности всего сущего… Ведь жизнь однажды кончится, а море останется. Чтобы не произошло с родом человеческим, оно будет по-прежнему выбрасывать волны на берег, бушевать в непогоду и лежать спокойным равнодушным пластом в ясные дни.

Волею судьбы мне довелось побывать не только на Чёрном море. В 2004 году, когда мне было 13 лет, отец пригласил меня к себе в гости. Он много лет жил в Израиле и не посещал Россию с тех пор, как однажды покинул её края. Отец сменил гражданство, приобрёл автомобиль и недвижимость, женился. Его супруга была против того, чтобы со мной ехала мама, поэтому составить мне компанию решился дедушка Абрам, которому шёл девятый десяток. Баба с дедой и мама восприняли предложение отца с одобрением и даже с радостью. «Пускай едет, хоть свет посмотрит», – говорили они.

Дедушка Абрам жил в Комсомольске-на-Амуре, и я не видела его более десяти лет, с тех пор как мама увезла меня оттуда ещё малышкой. Он приехал за мной в Кочки, проделав неблизкий путь, и поселился у маминых родителей, которые выделили ему отдельную комнату. В ней он проводил большую часть дня. Он много спал, и выходил из комнаты, чтобы покурить и принять пищу. Дедушка был неразговорчив и имел привычку держать руки в карманах.