Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

Злодей-томми, как утверждалось, сжигал фермы потому, что ему это нравилось. Он грабил всех без разбору, и его поощряли на это офицеры, и он это делал с самого начала. Он использовал разрывные пули. Он закалывал штыком младенцев и бросал их трупы в пламя горящих домов. Его особенно тянуло на изнасилования, он насиловал каждую попавшуюся бурскую женщину.

«Я воевал со всеми племенами дикарей Африки, — орал из своего изгнания президент Крюгер, — но никогда не встречался с такими варварами, как британцы».

Бурских женщин и детей, как утверждалось, размещали в местах, которые назывались концентрационными лагерями. С ними жестоко обращались, издевались над ними и морили голодом. Женщин, которым до этого удалось избежать изнасилования, привозили в лагеря, чтобы насиловать их с большими удобствами. Ужасающие истории о болезнях, об умирающих детях, от которых остались кожа да кости, для наглядности иллюстрировали рисунками художников. Их символом был британский офицер, показывающий зубы среди дымящихся руин и побуждающий кафиров к грабежам.

И подобные нападки появлялись не только в иностранных газетах. Если в наши дни мы хотим знать, что же в действительности означает свобода печати, надо оглянуться и посмотреть на заплесневевшие памфлеты, что позволялось писать английским журналистам пробурской ориентации о наших собственных войсках.

«Днем и ночью, — гремел У.Т. Стед из «Ревью оф ревьюз», — в Южной Африке разворачивается вся эта дьявольская панорама, и мы знаем, что до захода солнца британские войска, действуя по поручению короля, будут делать страшное еще более ужасным. Жестокости продолжаются».

У.Т. Стед с его несколько выцветшими от времени рыжими волосами и бородой агрессивно выступал в авангарде журналистики. Не возникает сомнений в том, что он верил в то, что писал. Не возникает никаких сомнений и в том, что, если бы он писал это в любой другой стране, он бы оказался в тюрьме.

Плакаты и памфлеты типа «Убивать ли брата бура?» (1899) и «Методы варварства» (1900) наводняли прессу, выступавшую за прекращение войны. Если У.Т. Стед был далеко не единственным журналистом, который писал подобные вещи, то уж самым большим подстрекателем он был наверняка. Естественно, что его цитировала зарубежная печать, добавляя, что рассказы о подобных зверствах «разрешены англичанами».

А в Англии никто ничего не делал для опровержения этого.

Правительство не снисходило до того, чтобы каким-то образом отвечать. Оно пожимало плечами, протирало очки и утверждало, что это заслуживает не более чем презрения. Огромное большинство людей, как представлялось хотя бы внешне, поддерживало такую позицию.

«Чего волноваться? — бормотал человек апатичный. — Мы же знаем, что это неправда».

«Чего волноваться? — говорил человек надменный из тех людей, которые и нажили Британии всех ее врагов. — Мы одни в великолепной изоляции, почему бы нет? Какое, к черту, имеет значение то, что думают иностранцы?»

Господин Стед яркими красками описывал сожжения ферм и концентрационные лагеря, но вершины красноречия он достиг при описании изнасилований. «Нельзя даже пытаться представить себе число женщин, пострадавших от наших военных», — писал он в «Методах варварства».

Читая осенью эти публикации, Конан Дойл даже не был уверен в том, какое из этих обвинений взбесило его больше всего. Он видел на полях сражений Томми Эткинса. Он вместе с ним месил грязь, страдал лихорадкой и находился под пулями. Он видел военные власти, старавшиеся быть справедливыми и требующими от солдат почти невероятной дисциплины. Не утешало его и представление о рыжем журналисте, сидящем в Лондоне с ногами на столе и верящем любому анонимному письму.

Что же касается немецкой прессы…

Большинство англичан не понимало, что происходит в Германии. Пруссия фактически считалась союзницей со времен Наполеона. Симпатии к германским землям, в смысле кровных связей с ними, как представлялось, все время возрастали после выхода замуж королевы Виктории за Альберта Сакс-Кобург-Готского. Тогдашний германский император, любивший спорт и бегло говоривший по-английски, был внуком королевы Виктории. Разве год назад не приезжал император, чтобы оплакать на смертном одре свою бабку и пожаловать лорда Робертса в кавалеры ордена Черного Орла.

Вообще к немцам Конан Дойл всегда питал чувства холодной, вежливой неприязни, унаследованной от наставлений Мадам, так же, как он унаследовал от нее любовь к французам. Как и остальные соотечественники, он не понимал, что заставило Германию занять именно такую позицию. Но он знал, кто подстрекал прессу на подобные вопли.

«Немцы — дисциплинированные люди, — вскоре написал он. — Англофобия не могла бы достигнуть таких маниакальных масштабов, если бы не определенная поддержка со стороны официальных лиц».