Жизнь Шаляпина. Триумф

Все эти дни в Париже для Шаляпина были наполнены музыкой, любовью и славой. Но встречи и разговоры в Париже продолжались.

Поздно вечером Федор Иванович и Мария Валентиновна, возвращаясь со спектакля, заглянули в кафе де ля Пэ, сели за столик и тут же заметили входящих Римских-Корсаковых во главе с Николаем Андреевичем и Надеждой Николаевной. За ними шли два сына и дочь, со всем семейством Шаляпин много раз уже встречался. Все были музыкальны и талантливы. Федор Иванович широким жестом пригласил их за свой стол. Но Надежда Николаевна вежливо отказалась:

– Нас много, Федор Иванович, мы вам будем мешать, тем более мы на минутку.

– Как вам «Саломея»? – только усевшись за соседний столик, спросил Римский-Корсаков. – По-моему, вы мне, Федор Иванович, говорили, что Рахманинову понравился этот спектакль?

– Возможно, Николай Андреевич, Рахманинов смотрел «Саломею» в Дрездене, в Германии ее поставили или ставят чуть ли не все немецкие сцены. Кое-что ему понравилось в музыке, но больше всего он хвалил исполнение оркестра и публику, которая, слушая эту мудреную музыку, сидит спокойно и смирно, не кашляет и не сморкается. Он говорил, что оркестру удалось сыграть так гладко, стройно, тонко, что он просто поражался, как им это удавалось: музыка-то действительно мудреная.

– И не говорите, Федор Иванович, это такая гадость. Просто мерзость, ведь это отвратительно. Тело болит от такой музыки!

Николай Андреевич при этих словах поморщился, словно его неожиданно кольнули иголкой.

– Действительно гадость, Федор Иванович, такой другой просто не может существовать на белом свете. Уж вы знаете сдержанность Николая Андреевича, но и он не удержался и шикал в самых омерзительных местах. – Надежда Николаевна показала, как «шикал» Николай Андреевич. Все рассмеялись.

– В первый раз шикал, Федор Иванович, в первый раз в жизни, не сдержался, каюсь, виноват, но уж очень было омерзительно на душе, когда слушал эту стряпню Рихарда Штрауса. – При этих словах Николай Андреевич почему-то весело улыбался и явно не чувствовал своей вины за это «шиканье». – И должен сказать со всей ответственностью старого музыканта, много повидавшего и услышавшего на своем веку, что мы, русские музыканты, композиторы, были здесь буквально какими-то Моцартами по сравнению с Рихардом Штраусом, Дебюсси и Дюка, впрочем, последние два любопытно инструментуют. И это их несомненное достоинство. Но и только. К счастью, и Сен-Санс нисколько не ценит музыку Рихарда Штрауса, этого, по его словам, «надменного теленка». И еще одну новость для себя я узнал из разговоров с французами: оказывается, Берлиоз уже в значительной степени «отжил» для Парижа, только на одну «Гибель Фауста» и ходят, да и то при первоклассных исполнителях. А теперь вспомните, кто принял участие в концертах. Скрябин, Глазунов, Рахманинов – гениальные русские композиторы, расцвет которых еще впереди.

– Меня удивило в Скрябине одно – не выступает как пианист и дирижер, не сочиняет песен и романсов, а значит, я не могу исполнять его произведения. Вот Рахманинов…

– Это все очень просто, Федор Иванович, – авторитетно заговорила Надежда Николаевна, считавшая Скрябина «богом пианизма». – Я не раз спрашивала Александра Николаевича о его планах, он не пишет романсы и песни на чужой текст и это его не вдохновляет, и собственный не удовлетворяет, а пианист он превосходный. Некоторые наши знакомые считают, что у Скрябина «незначительные технические данные», дескать, «у него нет большого пианистического виртуозного размаха», «нет настоящего полного и сочного звука, которым можно было заполнить большой зал», что Скрябин «превосходен лишь в небольшом помещении, в тесном интимном кружке». – Взятые в кавычки слова, как читатель, надеюсь, догадывается, Надежда Николаевна язвительно подчеркивала своей интонацией, не соглашаясь с этими «зоилами», которые недооценивали ее любимца. – Скрябин еще себя покажет как пианист. Не знаю, способен ли он дирижировать своими вещами, но на его концерты будут еще спрашивать лишнего билетика, вот посмотрите.