Жизнь Шарлотты Бронте

Но все они считали, что в способностях к рисованию Бренуэлла никакого сомнения быть не может. Я видела его картину маслом, не знаю, когда написанную, но скорее всего приблизительно в это время. Это был групповой портрет его сестер в натуральную величину, изображенных в три четверти; она была не намного лучше, чем вывески, но сходство мне показалось замечательным. Судить о том, насколько достоверно изображены две другие сестры, я могу только благодаря потрясающему сходству между Шарлоттой, которая держала массивную раму и соответственно стояла за ней, и ее изображением, хотя с тех пор, как был закончен портрет, прошло, наверно, лет десять. Почти посередине композиция была разделена объемной колонной. Со стороны колонны, освещенной солнцем, стояла Шарлотта, в женственном платье по моде того времени, с рукавами жиго и большим воротником. Глубоко в тени с другой стороны находилась Эмили, на плече у которой покоилось нежное лицо Энн. Выражение Эмили поразило меня тем, что оно было полно силы, Шарлотты – озабоченности, Энн – нежности. Две младшие сестры еще вряд ли окончательно оформились, хотя Эмили была выше Шарлотты; у них были стриженые волосы и платья более детского фасона. Я смотрела на два грустных, серьезных лица, на которые падала тень, и спрашивала себя, можно ли было угадать таинственное выражение, которое, как говорят, предвещает раннюю смерть. Доверчиво и суеверно я тешила себе надеждой, что колонна отделяла их судьбу от ее, что в жизни, как и на полотне, она будет стоять отдельно от них и ей удастся выжить. Мне хотелось верить, что яркая сторона колонны была обращена к ней, что свет в картине падал именно на нее; мне следовало бы вместо этого искать в ее изображении – нет, на ее живом лице – знак смерти в расцвете лет. Портреты обладали сходством, но были плохо исполнены. Видимо, с тех пор семейство уверовало в то, что если бы только Бренуэлл обладал возможностью и, увы (!), просто моральными качествами, из него вышел бы великий художник.

Наилучшим способом приготовить его к этому, как им казалось, было послать его учиться в Королевскую академию. Осмелюсь утверждать, что он страстно желал последовать по этому пути, главным образом потому, что он привел бы его в загадочный Лондон – этот великий Вавилон, который, похоже, занимал воображение и настойчиво проникал в мысли всех юных членов этой семьи затворников. Для Бренуэлла это было больше, чем живое воображение, – почти реальность. Он штудировал карты и был так хорошо знаком с городом, включая даже всякие обходные пути, как будто он там жил. Бедняга, как он заблуждался! Ему так и не удалось осуществить заветную мечту увидеть и узнать Лондон, как не удалось утолить и еще более сильную жажду славы. Ему было суждено рано умереть, загубив свою жизнь. Однако в 1835 году все его домочадцы были заняты размышлениями о том, как наилучшим образом поддержать его в его стремлениях и как помочь ему достичь той вершины, куда он так стремился. Давайте послушаем, как Шарлотта объясняет их планы. Это не первые сестры, пожертвовавшие своей жизнью во имя культа, в который возводятся желания брата. Дай бог, чтобы они были последними из тех, кто столкнулся со столь ничтожной отдачей!

«Хауорт, 6 июля 1835.

Я рассчитывала на чрезвычайное удовольствие увидеть тебя этим летом в Хауорте, но дела человеческие подвержены переменам, и людские решения должны подчиняться ходу событий. Все мы очень скоро расстанемся, разъедемся, разойдемся. Эмили отправляется в школу, Бренуэлл едет в Лондон, а я собираюсь стать гувернанткой. Я сама приняла такое решение, зная, что в какой-то момент мне предстоит совершить этот шаг, так лучше не откладывать в долгий ящик и отдавать себе отчет в том, что у папы найдется, как потратить его скромный доход, если Бренуэлл получит место в Королевской академии, а Эмили в Роу-Хед. Где же я буду жить? – спросишь ты. В четырех милях от тебя, в месте, с которым мы обе знакомы, ни где-либо, а в вышеназванном Роу-Хед. Да! Я собираюсь преподавать в той же школе, где я училась. Я получила предложение от мисс Вулер, которое я предпочла паре других предложений устроиться частной гувернанткой, полученных ранее. Мне грустно – очень грустно – думать о том, что я покину свой дом, но долг и необходимость – это строгие повелительницы, которым нельзя не подчиняться. Ведь я не раз говорила, что следует быть благодарной за свою независимость, не так ли? Я искренне говорила это тогда и повторяю сейчас со всей серьезностью; если что-нибудь и ободряет меня, так это мысль о том, что я буду находиться вблизи от тебя. Разумеется, вы с Полли приедете навестить меня, было бы несправедливо с моей стороны в этом сомневаться, ты ведь всегда была добра ко мне. Мы с Эмили покидаем дом 27 числа этого месяца, мысль о том, что мы будем вместе, отчасти утешает нас обеих, и, конечно, раз уж я должна поступить на службу, «межи мои прошли по прекрасным местам»[61]. Я люблю и уважаю мисс Вулер».

Глава 8