Жизнь со смертью визави

Заблудившийся ветер неслышно качнул
занавески серебряный купол.
Словно странник слепой, руку он протянул
и лицо моё мягко ощупал.

Он повесил на клён жёлтый плащ сентября,
рассказал про дорожную скуку…
Что ж, бродяга, коль ищешь ты поводыря,
я готов — на, держи мою руку!

Это бледное небо — пустыня пустынь,
ты, наверно, устал там скитаться…
В нём не слышно ни тихого зова святынь,
ни весёлых речей святотатца!

Хочешь, ветер, с собой я тебя поведу,
прямо в сердце осенних распутий, —
слушать сонных лягушек в заглохшем пруду,
с серебристой дорожкою ртути?

Мы повесим стеклянные бусы дождей
на худые ключицы раките.
Вместо старой тоски позабытой своей
мы отыщем ещё позабытей.

Пой же в сердце тоска! Все равно для любви
небо ночью на звёзды так скупо!
Только что это я?.. Я один… И обвис
занавески серебряный купол.

Колючий снег

Колючий снег. Не отстраниться.
Не отмолить. Не встать с колен.
Зимою вырваны страницы
судьбы из книги перемен.

Наверное, в руках у Парки
вдруг порвалось веретено.
И памяти крушатся арки.
Все предано. Все сожжено.

Карай, зима! Я сам разрушил
любви спасительный ковчег.
О, есть слова, что ранят душу,
как этот беспощадный снег!

Карай — приму без сожаленья.
Уже я сам забвенья жду,
как могут жаждать искупленья
земля в снегу, душа в аду.

«Доверяю карандашу…»

Доверяю карандашу
только то, что нельзя стереть:
я стихи потому пишу,
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………
что меня ожидает смерть.

Тайна

Философ тщится снять оковы
вещей с загадки мировой.
Учёный муж законом новым
сцепляет звенья тайны той.

Поэту ж Богом уготован
от века к веку путь иной:
в себе самом живое слово
облечь земною скорлупой

и освятить игрой священной
всю горечь этой жизни тленной,
и на пороге темноты
воскликнуть, обернувшись к Свету:
— Я счастлив был, но в тайну эту
я не вложил свои персты!

Сердце в ладонях

К нам в окошко ветер дунул,
и погасли свечи.
Свет вечерний — шёпот лунный —
лёг тебе на плечи.
Звёздный шелест в синем небе —
был он или не был?
Он так ясно слышен нам.

Ты ко мне, как птица счастья,
ночью прилетела,
потому что в дни ненастья
быть со мной хотела,
потому что вещим птицам
по ночам не спится,
если их во сне зовут.

Мне тебя держать не надо,
ты и в вечер тёплый,
и в пучину снегопада
бьёшься в мои стекла.
И мерцают звёздной пылью
ласковые крылья —
нежных две твои руки.

Посмотри, моя родная,
в небе вьются птицы,
но должна всего одна лишь
в руки опуститься.
Я к небесному раздолью
протяну ладони —
ты навек на них садись.

«Так кто виноват…»