Жизнь со смертью визави

В окно я снова вижу лужу,
большую лужу во дворе,
два раза в год одну и ту же, —
в апреле, как и в октябре.

В её сезонном постоянстве,
которым опечален я,
есть вызов времени, пространству
и прочим формам бытия.

Зачем ты, лужа, и откуда
приходишь к нам, с каких небес?
Кто ты — предвестница ль простуды,
послал тебя Господь иль бес?

Но хоть, о лужа, и коварен,
не знаю, в шутку иль всерьёз,
в моём лице двуногой твари
тобою заданный вопрос, —

я разгадал его недавно,
чеша во лбу остатки косм.
Ответ, признаться, своенравный:
ты, лужа — русский микрокосм.

В тебе всё небо отразилось,
и солнце плавает, шипя,
и вся Россия погрузилась
в тебя, родимая, в тебя…

Встреча

Дождик сеял. По просёлку
шёл я лесом. Тёмен лес.
Мокрой хвоей пахнут ёлки,
сосны встали до небес.

В тишине кукушка слабо
счёт ведут моим годам,
и утробно стонут жабы
по оврагам и кустам.

Вечереет. Быстро меркнет
свет закатный между туч,
и вдали макушку церкви
освещает бледный луч.

Похожу… Чудно и тихо, —
ни ограды, ни креста…
Смотрит грустная лосиха
на меня из-за куста.

Головой лосёнок шаткий
мне кивает у двери.
Одинокая лампадка
зыбко теплится внутри.

Верхний чин иконостаса
паутиною увит.
На коленях перед Спасом
богомолица стоит.

Беден вид холстины грубой,
в чёрном плате голова,
и с любовью скорбной губы
шепчут скорбные слова.

Миг святой! Храню доныне
ту молитву в сердце я:
— Возвращайся к людям, Сыне,
как им горько без Тебя!

«Отволгнул снег…»

Отволгнул снег. Дороги пали.
С утра грачи галдят окрест.
И оспины своих прогалин
уже не в силах спрятать лес.

Просёлок притаил зажоры —
для сапога, для колеса.
На талый снег кладут узоры
сиреневые небеса.

Уже капели по привычке
февраль оплакали без слов,
уже зима взята в кавычки
кудрявых белых облаков,

и шалый ветер рад стараться
всем посвящённым, свысока, —
читать весны пришедшей святцы
на колокольнях сосняка!

Отражение

С наплывом лет, о Боже, дай нам
в глухом томлении времён
увидеть Лик, который тайно
во всей природе отражён,

всмотреться в Вечность, но без страха,
и там — в смятении зеркал —
вдруг разглядеть не горстку праха,
а гордый духа идеал!

«Когда, как тайный знак, на наши лица…»

Когда, как тайный знак, на наши лица
бросает отсвет Божия гроза, —
молчат уста, не смея помолиться,
и никнут долу дерзкие глаза.

И меж людей, как в горестной пустыне,
проходишь тенью: вдаль — издалека.
И лиры, как поруганной святыни
бестрепетно касается рука.

Но в эти дни, когда исполнен скверны
всяк человек безумствует, греша,
с какой любовью жадной и безмерной
весь мир объемлет бедная душа!

1917–?