Жизнь со смертью визави

Шесть дней не покладая рук
Трудился Плотник. На заре
Вставал и под весёлый стук
Он что-то строил во дворе.

Он сваи вбил, срубил помост
И чёрным бархатом покрыл.
Своей рукой он сонмы звёзд
На бархате изобразил.

Все получалось у него.
Соседи в голос, как один,
Превозносили мастерство
И опытность его седин.

… Но вот закончил. Вытер пот.
И Сын взошёл на эшафот.

Тени

Осенний сад застыл в преддверье листопада…
В узор ветвей притихших сумерки вплелись,
и тонкий аромат грядущего распада
таит в пучках травы уже чуть прелый лист.

Какая горькая прохлада! И какая
на всём печаль!.. По камертону тишины
настроив сердце, память извлекает
созвучья давних слов, предчувствия и сны.

И сладко мне стоять средь призраков манящих,
лелея в памяти бесплотный их улов,
и видеть, как сквозь ряд торжественный стволов
последний солнца луч уводит дальше в чащу, —

в Элизиум ночной, под тёмный свод ветвей,
дрожащую толпу ещё живых теней.

Безумие

Бывает — ночью скрипнет дверь:
крадётся тихими шагами
безумие — пятнистый зверь
с бледно-лиловыми зрачками.

Движенья плавные легки.
Он припадает к изголовью,
и ромбовидные зрачки
его вскипают чёрной кровью.

От шкуры с крапинами звёзд
исходит тонкий запах тлена.
Он лижет руку мне, как пёс,
роняя на пол хлопья пены.

Но знаю: стоит мне вздохнуть,
иль взгляд лилово-водянистый
поймать — и прянет мне на грудь
безумие — мой зверь пятнистый!

На балу сновидений

В небе простуженном, снежном и мглистом,
в снежной и мглистой тоске твоих глаз,
помню: нездешняя, блеском лучистым,
блеском лучистым надежда зажглась.

В тихом сиянии том серебристом,
в том серебристом, окутавшем нас,
вечер доставил нас в синюю пристань,
в синюю пристань — полуночный час.

Всё растворяется в памяти мутной.
Но до сих пор этой грёзы минутной,
грёзы минутной забыть не могу:

словно в ту ночь, на балу сновидений
вижу я ангелов белые тени,
белые тени на чёрном снегу.

С любой строки

Прошу — сегодня не покинь!
Дождись — и час придёт:
начну молчать с любой строки,
что вдох мой оборвёт.

И вздрогнет каплей грустный сад.
Но ты его ветвей
не испугай. Он будет рад
несмелости твоей.

Застынь и вслушайся — ведь так
не в каждую же ночь
призывно-страшно дышит мрак,
что даже жить невмочь!

Бежать — куда? Ведь там стеной,
навеки плен суля,
уже скрепили сговор свой
с жасмином тополя.

Творец достал свои стихи,
сломав луны печать,
и мне теперь — с любой строки —
один исход: молчать.

«Я большей правды не ищу…»