Жизнь со смертью визави

Ночной романс

По стёклам ползут мотыльки.
Прозрачные тени скользят.
И скрипки свои, и смычки
настроил торжественный сад.

И дом, как небесный корвет,
отчалил от грустной земли,
и звёзды сквозь лиственный свет
в траву и песок потекли.

Серебряный мальчик пропел,
рожок подхватила труба,
и двери нарядной толпе
открыли два чёрных раба.

Семь гордых седых королей
вошли, улыбаясь гостям,
и гибче лилейных стеблей
склонились к ним талии дам.

Танцмейстер взглянул на балкон
и сделал невидимый жест —
и сразу, свободно, легко,
вступил лягушачий оркестр.

Кружась, от окна — к окну,
стремили пары свой бег.
А шут кочергой луну
катал под всеобщий смех.

Никто не считал минут,
и воздух радугой цвёл…
И как-то нечаянно шут
луну закатил под стол.

И мертвенным холодком
дохнула на свечи заря.
Грохочущий поезд сквозь дом
промчался, огнями горя.

В загаженных, тесных купе
блестели глаза скорлупой.
Там каждый был жалок себе,
но всё же смирился с судьбой.

Поднявшийся ветер ломал
скользящие крылья теней…
Серебряный мальчик спал
и тихо плакал во сне.

Когда же пропел петух,
глаза он открыл — и над ним,
чуть вспыхнув, бесследно потух
почти растаявший нимб.

Чаша

Однажды мой сон был украшен
немыслимой радугой грёз,
и ангел лазурную чашу
к губам моим властно поднёс.

Да мне ли та чаша по силам?
Но, Господи, — воля Твоя!
Я выпил. «Что, сладко, — спросил он, —
для смертных вино бытия?»

И я без мольбы и упрёка
склонился к нему под крыло,
когда от кипящего сока
мне намертво скулы свело.

Возвращение

Приближался, разрастаясь в темень,
расставаний нищенский дворец.
Ныла память, заставляя время
выписать билет в другой конец.

Билась вьюга, всё мешая в кашу.
Мне казалось, я схожу с ума,
видя, как меня встречая, машут
снеговыми шапками дома.

Открывались, закрывались двери
офисов, подъездов и квартир.
Шкурою чудовищного зверя
стлался мне под ноги страшный мир.

И у снега был особый, здешний,
характерный вкус небытия…

Я вернулся в город, где безгрешной
умерла любовь моя.

«Давно газетная бумага»

С. А. Панфилову

Давно газетная бумага
врагов не материт.
Давно отцы с Архипелага
пришли на материк, —

но всё тревожат наши веки
те лагерные сны
когда-то на задворках века
расстрелянной страны.

Рождество