Жизнь спустя

Франко П. – физиотерапевт-надомник или, ещё проще, приходящий массажист. Он же штейнерианец, библиофил, книгочей. Нас познакомил лет двадцать назад доктор Гаспери из Тренто, тоже штейнерианец и хороший человек. Дружба с Франко началась как деловая: мне нужны были его золотые руки, особенно в страдную пору Большого словаря, – спина разламывалась, – а ему, free lance, всегда нужен заработок. Постепенно мы сдружились – сроднились (родство душ?), откровенничаем, он знает всё обо мне и кое-кого из моих, я – почти всё о нём.

У Франко за плечами пара неудачных браков, от первого – взрослый сын – счетовод, положительный, с машиной. У Франко машины нет, автомобильных прав никогда не было, он целыми днями колесит по Милану на городском транспорте. В промежутках между сеансами забегает в книжные лавки, поплавать в бассейн и делает массу добрых дел. Он следит за своим здоровьем, не курит, не пьёт, с разбором снабжается только в биомагазинах; на уик энд уезжает на природу, делает по полсотни километров в день на велосипеде. Работа физическая, надо быть в форме.

Он среднего роста, складный, сухощавый, ухоженный, густые волосы ёжиком, красиво седеющие, умное лицо, хорошая речь.

«Дай мне какое-нибудь поручение!» – настаивает он, и я поручаю – купить, достать, разузнать. Чаще инициатива исходит от него. Сколько раз он, встревоженный моим хилым видом, откладывал все свои дела и провожал на поезде в дальние поездки – помнится, в Падую, в Триест, в Градо. Держит руку на моём пульсе; позванивает.

Очень характерная для Франко, следующая, совсем недавняя история. Рассказал он мне её по секрету, потому как пахло жареным. К нему, на его квартиру в Пианелло, явился давнишний знакомый, некто Перуцци из чудаков-гениалоидов, химик, поэт, музыкант, изобретатель, и говорит: «Выручи, приюти, а то меня посадят… Временно, до суда… Мне негде жить под домашним арестом, нет своей жилплощади».

Что за чертовщина! – не мог взять в толк эту белиберду Франко. Из расспросов выяснилось: гениалоида арестовали за то, что он, по просьбе старого знакомого, смастерил «зажигательную бутылку» (по-итальянски она почему-то называется «molotov»). Старый знакомый по имени Сандало, бывший террорист-краснобригадец, пустил её в дело, подложил под машину какому-то исламцу. (Дело в том, что, отсидев срок, Сандало сменил идеологию и вместо башковитых слуг капитала стал искоренять мусульман.) В результате чего он получил семь лет тюремного заключения, а его подельнику Перуцци предписали сидеть до повторного суда по месту жительства (которого у него в силу разных причин не было) под домашним арестом.

Бедный Франко. Квартиру в Пианелло он снимает вместе с сыном и братом. Что он им скажет… Но выгнать человека на улицу, в данном случае прямым ходом в тюрьму, это не по-человечески… И он пустил Перуцци в комнату сына. Перуцци живо смотался куда-то за своим скарбом, приволок сто коробок, неизвестно с чем, и как ни в чём не бывало уселся за компьютер.

Как бы ты поступила на моём месте? – хотел знать Франко.

Наверное, так же, как ты. А сыну ты позвонил?

Да, сразу.

И что он сказал?

Сказал: «Papà, sei un pirla», «Папа, ты мудак».

Хозяйка дома в Пианелло, немолодая, важная дама, увидев двух карабинеров у входа – проверка! – перепугалась и схватилась за сердце, а когда подоспел Франко, рассвирепела.

Через три недели суд приговорил Перуцци к году домашнего ареста. Объявилась жена, нашла, где им жить, и он съехал. Хозяйка дома простила Франко: что с него взять…

Грабли Солженицина

Мой друг русист Паоло Гандольфо, большой почитатель Лидии Корнеевны Чуковской, мечтал взять у неё интервью. «Я знаю, что ей не до меня, у неё плохо с глазами», – размышлял вслух Паоло, с тайной надеждой попытать счастья на месте, в Переделкино.

Через секретаря Корнея Ивановича Клару согласие Лидии Корнеевны было получено, и перед нами гостеприимно распахнулись двери переделкинской дачи Чуковского. Сначала поднимаемся на второй этаж. Книги, игрушки от детей всех стран мира, мантия honoris causa.

Из книг запомнился томик Исаака Б. Зингера. Корней Иванович предсказал ему тогда большое будущее и, как всегда, не ошибся: Зингер получил Нобелевскую премию. Хотя всё тут просто, по-домашнему, но дышит историей. Потом располагаемся внизу, в столовой. Следует полуторачасовое интервью. Оно будет полностью опубликовано в генуэзской газете «Девятнадцатый век» и запомнится надолго.