Жизнь спустя

Лидия Ивановна, хоть и уставшая, явно не хотела сразу расставаться, – что же говорить о нас двоих! И предложила: «Хотите посмотреть, где у нас жил и работал Александр Исаевич?» Не дожидаясь само собой разумеющегося ответа, она открыла дверь в соседнюю комнату. Ничем не примечательную: письменный стол у окна, книжный шкаф. Из-за которого Лидия Корнеевна извлекла… грабли! Помедлив с ответом, для «сюспанса», она объяснила: Александр Исаевич, работавший с утра до ночи, иногда устраивал себе перерыв – разминку в лесу на лыжах. Зная, как Пастернак, что на него «наставлен сумрак ночи тысячью биноклей на оси», а то и что-либо похуже, он, идя в лес, привязывал себе на спину грабли, чтобы, если что, защититься, не рискуя получить статью за применение холодного оружия. Опытный зэк, он знал, что грабли в уголовном кодексе не числятся.

Цецилия Исаковна Кин

Флорентийский профессор Франческо Иццо, вице-президент ассоциации «Друзья Леонардо Шаши», писал мне: «Встреча с Вами, переводчицей Шаши, его «Дня совы», «Египетской хартии», самиздатского «Исчезновения Майораны»[8] для меня значит многое. Узнать, что Вы были знакомы с Шашей лично, тем паче. А ваш подарок – московская антология произведений Шаши с послесловием Цецилии Кин (с которой я был знаком) – меня растрогал. Кстати, вы с Цецилией дружили? Было бы необычайно интересно, если бы Вы описали ваш с ней воображаемый диалог о Шаше. Попробуйте, очень Вас прошу».

Я отвечала:

$$$«Дорогой друг! Вы просите меня сочинить диалог с Цецилией Кин о Шаше. К сожалению, это немыслимо. Мы, конечно, были знакомы, но Цецилия меня невзлюбила. За что, не знаю. Однажды – дело было в начале семидесятых – она позвонила мне с просьбой порекомендовать ей учителя итальянского языка. Я относилась к ней трепетно, знала, как трагически сложилась её жизнь – муж, журналист Виктор Кин, бывший советский корреспондент в Италии, расстрелян, её долгие годы мытарили в Гулаге, единственный сын погиб на войне – и естественно было с моей стороны предложить, на дружеских началах, свои услуги. Цецилия не отказалась, но и не согласилась. На этом контакт оборвался.

Время от времени до меня доходили её высказывания на мой счёт, злющие-презлющие. Я огорчалась, но выяснять отношения не стала.

Объяснение могло быть только одно, абсурдное, ибо идеологическое, а именно то, что Цецилия оставалась твердокаменной коммунисткой и в лагере, и после, в то время как я была отпетой инакомыслящей.

Знаете, что она ответила «королю итальянской журналистики», обожаемому ею Индро Монтанелли на его совет переехать жить в Милан? (Он обещал ей всяческую помощь). Она сказала: «Нет, я коммунистка!». Теперь Вы понимаете, дорогой профессор, почему Ваш заманчивый план насчёт воображаемого обмена мнениями двух шашисток, при всей моей любви к Шаше, неосуществим.»

Проблемы с языкознанием

Летом 1950 года великий кормчий, он же большой учёный, занялся вопросами языкознания – да, да, не нашёл ничего нужнее, как в нашей стране, ещё не опомнившейся от страшной войны, углубиться в тонкости лингвистики.

Академия наук не покладала рук, газета «Правда» разбухала от научной информации. Специализировавшемуся на проблемах языка и мышления молодому учёному Александру Спиркину в самый раз было обратиться к товарищу Сталину с рядом вопросов по существу, но подкачала биография, по рукам и ногам связывала Сашу судимость по пятьдесят восьмой статье.

Нонсенс. Ведь плоть от плоти… Ломоносовская порода! Деревенским пареньком, напутствуемым матерью: «Уходи отсюда сынок, тогда, может, выживешь», – оборванный, тощий, добрался он до города Мичуринска, а в 1936 до Москвы.

А свои вопросы товарищу Сталину, ничтоже сумняшеся, дал подписать жене, аспирантке-германистке Кате Крашенинниковой. О Кате, как о галичевой Леночке, узнал весь белый свет. За ней присылали из Кремля и приударяли высокие чины. Адресат Сталина была хороша собой – статна, сероглаза, в тот же час стала доктором наук, завкафедрой.

А её сверходарённого мужа застопорило, он и после смерти Сталина под реабилитацию всё не попадал.

– Как вашей дочери удалось реабилитироваться? – решился Саша разузнать у моей мамы, преподававшей английский язык его жене в Московском педагогическом институте им. Ленина.

– Она ничего не предпринимала, – объяснила мама, – её вызвали и уведомили.

В надежде, что я всё же смогу что-нибудь посоветовать, договорились о встрече.

Супруги засиделись. Уже не раз перебрали все обстоятельства дела, а спасительной идеи всё не возникало. На мой взгляд, её надо было искать в этих обстоятельствах.