Жизнь спустя

“Ради Бога, – умоляла я, – выбрось эту свою косметику, она провоняла весь дом! Я сегодня же куплю тебе другую, без запаха”. “Мне здесь всё запрещается, – взвилась она, – как в сталинском лагере!”

“Почему вы мне сделали такой дорогой подарок?” – с кривой улыбкой спросила она, получив от меня на день рождения маникюрный несессер; я видела, как подолгу и тщательно она ухаживает за собой, думала сделать ей приятное и, чем чёрт не шутит, дождаться благодарности. Но слова спасибо она не знала.

Итальянский язык ей не давался, да она особенно и не старалась: ни спросить, ни ответить, безъязыкая. И я получила отставку с такой формулировкой: “Вы плохой преподаватель, только и знаете, что делать замечания. Вы оскорбляете моё человеческое достоинство! Я больше заниматься с вами не буду!” И не стала.

Помимо всего прочего Таня оказалась хамелеоном: при посторонних, особенно по воскресеньям, в гостях у Клаудии и Флиппо, становилась ну просто “облаком в джинсах”. Улыбчивая (да, да!) она нисколько не походила на злобную хамку, какой была на самом деле. Моя бывшая ученица, а ныне подруга и опекунша, Клаудия Дзонгетти мне не верила, до сих пор не понимаю, почему. “Неизбежные, когда живёшь впритык, конфликты” она приписывала моей неуживчивости. “Надо терпеть, – уговаривала она, – другая будет хуже”. Франко, который всё знал и видел, был согласен с Клаудией, что другая будет хуже, и ещё острил: “Però che culetto alto che ha!” («Но какая прекрасная у неё крутая жопка, какие у неё красивые крутые бёдра!»).

Особенно мне досталось летом, на даче. Целых два месяца с ней наедине. Уютный домик над Lago Maggiore в садике с pergolato – виноградной «прогулочной дорожкой», с милыми хозяевами вспоминается как кошмарный сон. Дело дошло до того, что за невозможностью до Тани достучаться, я стала писать ей письма-ультиматумы типа: «Если дорожишь местом, прекрати на меня орать». Как с гуся вода: «Просто у меня такой звонкий молодой голос».

По возвращении домой, в Милан, когда в нос шибануло вонью от протухших продуктов, – она забыла их вынуть перед отъездом, – визг: «Это вы виноваты!»

Развязка наступила сама собой: Тане надо было ехать домой на свадьбу дочери и она привела мне на месяц замену – свою землячку Люду. Хохлушка-хохотушка Люда, долго мыкавшаяся в поисках места, узнав, что я беру её насовсем, с закрытыми глазами, аж заплакала от счастья.

Через месяц Таня костила её: «Предательница!» и просилась обратно. Сейчас, полгода спустя, выяснилось, что она переменила за это время пять мест.

Люда

Люда выглядит намного моложе своих сорока девяти лет. Складная (хотя без талии – она любит покушать), кукольное личико, шустрые глазки из-под густой белой («платиновой») чёлки, пышный бюст, которым она законно гордится и козыряет. Заливисто смеясь, по своему обыкновению, она рассказывает, как в магазине рассвирепевшая жена одёргивала мужа, засмотревшегося на её декольте.

Люда франтиха с неутолимой жаждой всё новых кофточек, маечек, жилетиков, жакетиков, платьиц, юбочек, туфелек-сандалий в восточном вкусе. Франко удивляется: «Калейдоскоп! Сколько у неё этого всего…». Одевается Люда по моде надцатилетних: если платье, то много выше колен, но всё больше лосины, туго обтягивающие её заднее место и животик, выпирающие из-под короткого верха.

Магазины, распродажи, базары – её страсть. Это естественная реакция на годы лишений. Вспомним, так же реагировали на западное изобилие советские женщины, измученные дефицитом. Сейчас в российских и украинских магазинах есть всё, но большинству не на что покупать.

Люда хорошо готовит. Её коронный номер – на первое борщ, на второе голубцы. Настряпав на маланьину свадьбу, она даёт гостям ещё с собой.

Несмотря на хохлацкое упрямство и необъяснимую не по годам инфантильность и забывчивость, характер у неё неплохой. Она добра, приветлива, гостеприимна, а главное, излучает радость жизни, joie de vivre. Дитя природы, она ни на кого не глядя делает всё, что ей взбредёт на ум. Например, в гостях, после сытного обеда, кладёт себе на вытертую корочкой тарелку ломоть хлеба, поливает маслом, солит и уплетает. Дома любит ходить босиком.

В Италии ей не хватает смачной украинской еды. “Макаронами я не наедаюсь”, – жалуется она и просит дочь прислать ей сала, колбасы, круп, сгущённого молока, благо фургон Украина-Милан курсирует бесперебойно. “У нас продукты вкуснее… И почему здесь нет маленьких огурчиков, так хочется маринованных…”. Физиологиня, как говаривал о своей жене Нине будущий нобелевский лауреат Витя Гинзбург. Присланную дочерью литровую банку таких огурчиков она съела в один присест.

Люда свободно говорит по-русски. Словечки вроде «А чо?» («Почему») или «ставить» вместо «класть» («Куда поставить эту подушку?») – забавные исключения. Она широко пользуется ласкательно-уменьшительными: «Надо купить молочка», «У нас кончились яблочки». Мои уроки итальянского дают плоды, но сама заниматься она ленится. Камень преткновения – глагол-связка. Никак не может запомнить, что «Мой брат врач» нельзя перевести «Mio fratello medico» вместо «è medico».