Жизнь спустя

Москва, 24.9.1995

Ну, вот, Юлик – ты дома, я тебя услышал, все на месте, и мне снова легко и приятно представить себе твою квартиру живой – с тобой, с твоими друзьями, учениками и экзотической уборщицей раз в неделю. Эта квартира мне так знакома и близка, что я без преувеличения мог бы в ней ориентироваться и находить все нужное с закрытыми глазами. Конечно, я не получил от тебя полного ответа на главный вопрос – о твоем здоровье. Но уверен, что две недели отрыва от Италии и словаря, а также тухленькая минеральная водичка не могли не подействовать на тебя в самом положительном смысле. Дай Бог дальше.

Вчера заходил Ренцо. Он в Москве уже довольно давно и пробудет неизвестно еще сколько. Очевидно, дела у него пошли хорошо и он не торопится назад. Даже может быть, дождется Марину, которая приедет в середине октября. Поэтому я решил, что бессмысленно посылать с ним тебе письмо. И лучше я воспользуюсь казенной почтой. Хотя твое письмо из Карловых Вар я так до сих пор и не получил. Но решил тебе написать, ибо не знаю, когда я буду отвечать на твое еще недошедшее письмо. Ибо: послезавтра я, наконец, ложусь в мой госпиталь для второй операции. Жду ее как солдат отпуска или же дембеля. Эти два месяца меня очень измучили. Кроме отвратительного неудобства и чувства неполноценности еще и прибавились боли, которые может снять только операция. Все это я переношу спокойно, Наташа за мной ухаживает упорно и нежно – ей все же нравится ее отец. Не работаю, кроме моих благотворительных дел с преступниками. Из дома выезжал раз в неделю на комиссию. Да еще изредка в Востряково – ибо мне дают на это казенную машину. Вернее, я ее прошу только на этот случай. И в больницу на ней поеду. Никого не вижу. Ленка бродит со своими дикими школьниками по Европе, Зина вместо того, чтобы уехать в Париж, отложила это мероприятие и с Борей уехала в подмосковный санаторий. Что весьма умно. И есть какие-то дела, которые требуют сидения за машинкой и некоторого умственного напряжения. Но я это все откладываю, откладываю, откладываю…

Конечно, я откладываю и приятственные вещи. Например, пока надо мною будут измываться эскулапы, выйдет моя книжечка. Да-с. И у меня будет не самая плохая работа: дарить книгу, надписывать и всячески раздувать щеки. Вот с Мариной пошлю тебе штук десять книг. Не знаю, кому это интересно в Италии, но пусть они пылятся у тебя на полке. Я даже знаю на какой. Меня очень тронули твои слова о приветах, которые мне передают из Южного Тироля. Неужели помнят? Напиши мне о тирольцах. Триестинцам я написал письмо с вопросом: сколько их теперь? Надеюсь, что Милочка меня известит.

У нас уже началась настоящая осень. Все же это непереносимо: почти полгода холода, ненастья и плохого зимнего настроения, которое не развеет и выборное шоу, все эти игрушечные страсти, способные перейти в настоящие. А пока идет нечто, довольно комическое. Создаются десятки избирательных блоков, и идет охота за престижными именами, которые запихивают в списки кандидатов в депутаты. И вот в один из таких блоков /конечно, демократический/ запихали и меня без всякого спроса. Хорошо я успел во время выскочить, хотя некоторые: газеты это и заметили. Вот в таких развлечениях пройдут месяцы до Нового года. А в январе мы надеемся с Наташкой съездить недельки на две в Лондон.

Только что мне звонил Даня, у него назревает приятное событие. Вся его книга /хоть и укороченная/ выходит в ближайшем будущем. Хотя ты читала и рукопись, но приятно и подержать в руках книгу?/ По-моему, это будет интересная и значительная книга. На днях умерла Ольга Ивинская. И, против ожидания, о ней – а значит и о Пастернаке – много писали. Слава Богу – как и положено о мертвых – только хорошее. Думаю, что так и нужно, она заслуживала это хорошее при всей своей нехорошести.