Жизнь спустя

Ровно через пять дней перевод был готов.

Запомнился ключевой эпизод: мальчик-узбек за городом, в пустыне запустил бумажного змея, и тот вдруг взмыл вверх. В космос? (Тогда только и разговоров было, что о космических полётах). Сбежались люди, несут мальчику – наращивать верёвку – кто шнурки, кто пояс, кто шарф, распускают свитера, ковры… Внезапно, так же неожиданно, как он устремился вверх, змей начал спускаться, и вся округа покрылась разноцветными узорами.

Какой был бы фильм! Но у Антониони возникли трения с Мосфильмом, (якобы) из-за дополнительной кинокамеры, и «Воздушный змей» лёг на полку.

20. Как если бы мы жили в нормальной стране

Жить в Советском Союзе было унизительно. Унизительно жить в вечном страхе. По мере расширения наших с Сеней культурных (читай опасных) связей, мы делали всё больше и больше недозволенных движений: я переписывалась со своими авторами; когда они приезжали в Москву, то, если не ночевали, то дневали у нас, очень любили они наш дом, с Сеней общались запросто на смеси итальянского с испанским.

Чтобы попасть к Луиджи и Леде Визмарам, жившим в «гетто» на Кутузовском проспекте, надо было миновать гебешный пост у ворот; Луиджи заезжал за нами домой и стремительно провозил мимо будки; машину, кто бы в ней ни сидел, вроде бы не останавливали. А могли и остановить: дрожи, что застукают, не пропустят.

Только Мераб Мамардашвили, человек абсолютно раскованный, позволял себе устраивать потеху над натыканными в квартирах «гетто» микрофонами. До поры: в конце концов ему пришлось уехать в Тбилиси.

Бояться было стыдно, но надо было выбирать: запереться в четырёх стенах или идти ва-банк. Сеня предложил:

– Знаешь что, давай жить так, как если бы мы жили в нормальной стране!

Легко сказать…

Когда приходили свои (при иностранцах неловко), мы накрывали телефон подушкой, наивно полагая, что так не расслышат. Благодаря Паоло Грасси выяснилась пикантная подробность: на первом этаже, сбоку от нашей входной двери, серым железным щитом было зашторено какое-то окно. Мы годами ходили мимо, не замечая его. Как я научилась не замечать лиц встречных людей на улице: видеть их было мучительно. В Милане, обнаружив у себя эту привычку, я спохватилась: что же это я не смотрю, кто мне идёт навстречу! Причина-то отпала… Так вот, душной июльской ночью засидевшийся допоздна Паоло Грасси, выходя, увидел: железной шторы нет, окно распахнуто, жарко, а за ним – телефонная «станция». Прямо под нами!

Рано утром звонок.

– У меня к тебе нетелефонный разговор! – объявил конспиратор Паоло. Так мы узнали, что живём на вулкане.

Переодеваясь на приём в посольство, не сознаваясь в том даже друг другу, мы подавляли «где-то в грудной ямке», как говорит Цветаева, холодок страха.

Почему нас не трогали? Ведь иметь дело с иностранцами запрещалось, а уж если очень приспичило, полагалось испросить разрешение у кого надо, чего мы, конечно, никогда не делали. Не исключаю, что срабатывал тот же синдром «полезного идиота», – де, смотри, клеветница-заграница, какой свободой пользуется советская интеллигенция, всё врут голоса, всякие там Би-би-си, Свобода и прочие.

Получить приглашение на приём и не пойти, сославшись на головную боль или на занятость, можно раз, два, но вилять постоянно опять-таки стыдновато.

В Москву приехал новый чилийский посол Пачеко с моложавой, красивой, умной женой и кучей детей. Они к нам с Сеней сразу потянулись, звали на приёмы и просто в гости – вечером, днём, с детьми и без. Назрел вопрос: если мы живём в нормальной стране, то нормально пригласить их хоть раз к себе или нет?

Сеня купил на рынке большой кус телятины, телячье жаркое – коронное блюдо нашей Натальи Михайловны, уже не говоря о её бесподобных пирожках, и мы не ударили в грязь лицом.

На другой день Пачеко обзвонил своих коллег:

– Вы уверяете, что советские боятся приглашать иностранцев. Так вот вам доказательство, что это не так: мы вчера ужинали у Гонионских!

Через какое-то время Пачеко попросил Сеню взять его с собой на выборы. Выбирать было не из кого, кандидат от коммунистов и беспартийных был один, но голосовать шли дружно, иначе хлопот не оберёшься. А я ещё бежала с утра пораньше, движимая человеколюбием: агитатор, молодая служащая Госплана, где находился избирательный участок, умоляла:

– Очень прошу, проголосуйте до десяти утра, войдите в моё положение, у меня дома трёхлетняя дочка, одна…

Нашему Пачеко про выборы наверняка всё было известно, но хотелось посмотреть своими глазами. Сеня задумался: привести посла на избирательный участок без санкции свыше, это уж чересчур. И он позвонил в МИД, знакомому замминистра. Тот принял соломоново решение:

– На вашу ответственность!

Извещённый об иностранном госте председатель избирательного участка распорядился накупить цветов, постелить красную ковровую дорожку, и Сеня сводил Пачеко на выборы.

Всё это преодолевая страх.