Жизнь спустя

Я всполошилась. Не приемлю никаких посторонних запахов, даже Шанели н.5, «ночной рубашки» Мерилин Монро! Принюхиваюсь: действительно, чем-то пахнет. Чем? Постой, постой… В последние годы так пахло в комнате у мамы… Валокардин! Обнаруживаю пузырёк, забытый с московских времён. В помойное ведро его и запаха не стало…

Меня осенило: бедные лабухи! Перед заграничным турне анкеты, проверки, выездные комиссии и внутренние склоки доводили их до предынфарктного состояния; случалось, человека снимали с самолёта – в последний момент поступал донос, обнаруживался родственник за границей или ещё какое-нибудь несмываемое пятно на биографии. Вот почему у них в чемоданах запас валокардина…

А насчёт «подарочного сюжета» меня надоумил Олег Чухонцев. Из наших коктебельских бесед об Италии ему запала в душу история с агавой. Немного погодя он деликатно попросил: «Можно я использую как поэтическую метафору?» «Пожалуйста, – говорю, – хотя разрешения не требуется, сюжет придумала не я, а великая выдумщица – природа.»

…Между тем страна цветущих лимонов вступила в апрель с магнолиями, усеянными большими сиренево-розовыми или белыми цветами, с алыми олеандрами, с розариями, с весёлыми геранями на подоконниках, на балконах. Когда я доживала в гостинице вторую неделю, – пора было и честь знать! – Пьетро Буттитта, уезжавший корреспондентом в Польшу, оставил мне свою холостяцкую квартиру в Vicolo delle Palle, переулочке неподалёку от Площади цветов, Campo dei fiori, с памятником Джордано Бруно посредине. В том самом переулке, куда заехал за мной Роньони – везти обедать: четыре машины (три с охраной), с трудом втиснувшись в Vicolo delle Palle, запрудили его и всполошили всю округу; обитатели высыпали поглазеть и долго потом судили-рядили, что произошло. Дверь ресторана, где нас ждала Джанкарла, была распахнута в сад настежь; охранники изнервничались, дожидаясь, когда мы, наконец, пообедаем и наговоримся; подстрелить министра в таких условиях ничего не стоило.

Меня вконец избаловали. Что ни день, то раут. На ужин в мою честь собрались бывшие московские корреспонденты «Униты» Адриано Гуэрра и другие. Его однофамилец сценарист Тонино Гуэрра с русской женой Лорой (не забыть рассказать о нашем сотрудничестве с ним и с Антониони) собрали в рыбном ресторанчике рядом с их домом тёплую, «ностальгическую» компанию: были Акилле Милло с женой – певицей, прелестной Мариной Пагано в синем бархатном костюмчике и мрачноватый Андрей Тарковский, у которого тогда, очевидно, уже зрело решение не возвращаться (стоившее ему долгой братской дружбы с другом Советского Союза Тонино Гуэррой).

Гуттузо организовал в Палаццо Грилло, с его точки зрения, полезную для меня встречу с главным литературоведом Италии Сапеньо. Профсоюз писателей, при большом стечении народа, провёл моё выступление (об итальянской литературе в СССР) в издательстве Nuova Italia, Новая Италия, во Флоренции. Во Флоренции, у писателя Джино Джеролы, мы славно посидели с вечным кандидатом на Нобелевскую премию, а ныне пожизненным сенатором, поэтом Марио Луци.

Как хорошо, когда тебя все любят! И как непохоже это было на то, что меня ждало всего два года спустя, когда я выбрала свободу: моих коммунистов с человеческим лицом как ветром сдуло… И правда, зачем я им: живой укор. Вдобавок уже больше не переводчик с итальянского на русский.

Прочно держалась и держится дружба с Визмарами и с Пьеро и Маризой Остеллино. Но то единомышленники! Недаром главный редактор главной итальянской газеты «Коррьере делла сера», тогда сугубо левый, систематически бросал в корзину правдивые корреспонденции Остеллино из Москвы. К счастью, главные редактора приходят и уходят, а отменный журналист Остеллино остаётся. Более того, он тоже был какое-то время главным (и в этом качестве приятно удивил меня тем, что дверь кабинета всегда держал открытой), но недолго, года два, не угодил кому надо. Под его статьями в «Коррьере делла сера» подписываюсь обеими руками. Кстати, у меня за чашкой чая они с Маризой отвергли мою самокритику по части «полезного идиотства»; познав на своём многолетнем опыте советскую действительность, великодушно отпустили мне мои прегрешения.

Альдо де Яко никому не захотел уступить честь показать мне Неаполь – его город! – и Капри.

Семейство Марии Нобиле принимало меня, конечно, не с таким пиететом, как в своё время Елизавету Семёновну, но тоже с придыханием; доживи генерал до этого дня, как бы он порадовался! Гертруда Нобиле свозила меня на озеро Браччано под Римом, в музей аэронавтики, где в павильоне Умберто Нобиле стоит красная палатка – прибежище потерпевших крушение во льдах Арктики, а на полке – «Красная палатка», книга в моём переводе. По случаю нашей встречи авиаторы устроили сабантуй в офицерской столовой.