Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

В бараке очередной приступ административной суеты. «Козлы» в пожарном порядке снимают с наших кроватей железные таблички с нашими фамилиями и прочими данными (дата рождения, статья УК РФ, по которой осужден, начало срока, конец срока) и срочно заменяют их на новые, аналогичного содержания, но — картонные. В других отрядах та же самая судорожная, нервная, бестолковая «движуха». А причиной всему — прошедший вчера в теленовостях сюжет, посвященный главе УФСИН. Оказывается, главный российский тюремный начальник, инспектируя какую-то новосибирскую зону, обратил внимание на таблички, аналогичные тем, что еще недавно украшали наши койки. Те, кто видел этот сюжет, рассказывали, будто, повертев в руках одну из таких табличек, начальник всех тюрем всея Руси обронил то ли раздраженно, то ли удивленно: «Это же оружие, его заточить можно!..» Брошенную вскользь реплику администрация лагеря восприняла как приказ, требующий неукоснительного исполнения. Впрочем, не это удивительно! Уж кто-кто, а начальник всех тюрем всея Руси должен бы знать, что среднестатистический отечественный зек заточить и превратить в оружие может что угодно, от алюминиевой ложки и консервной крышки до гвоздя, вытащенного из тюремного забора. Исключить из среды арестантского обитания все на этот счет опасные предметы, просто невозможно! Куда актуальнее и социально важнее исключить причины, по которым этот самый среднестатистический зек хватается за эту самую заточку.

* * *

Вроде и неприлично подслушивать чужие почти интимные разговоры, но лагерная жизнь организована так, что эти разговоры ты просто вынужден, обязан, приговорен выслушивать чуть ли не круглосуточно. Уникальный материал для социологов, психологов и прочих специалистов-«человековедов». Вот Серега Н., воронежский парень, некогда отслуживший срочную службу в ВДВ, ехавший из армии домой и «заехавший» на долгие восемь лет в зону, «охмуряет» очередную телефонную «заочницу» — девушку, видимо, более чем скромно образованную, мало эрудированную и откровенно глуповатую. Рассказывает, что скоро, очень скоро на волю (это при оставшихся пяти недосиженных годах срока). Что после освобождения сразу, даже не заезжая в родное воронежское село, рванет в Москву, к дяде, более чем состоятельному («стоит крепко», через день то в Думу, то в Кремль), который сразу устроит его, Серегу, на работу в какой-нибудь столичный банк (это при его неполном среднем образовании, невзирая на то что через слово у Сереги «ложи» и «шо», что наколки характерной лагерной тематики начинаются с фаланг пальцев). Более того, не чающий в племяннике души, добрый дядя обязательно подберет Сереге добротную иномарку, на которой он, Серега, обязательно прокатится по всей Европе, включая… Канаду. Одергивать соседа в приступе «хлестаковщины», уличать в незнании элементарной географии, напомнить, что Канада — это уже Северная Америка, отделенная от Европы многими тысячами километров, — значит нарушить неписаную лагерную этику. Смысл ее прост и почти гуманен: да, врет человек, а разве кто от этого страдает, разве кому-то от этого хуже? Так ему, бедолаге, легче свой срок вынести. Все равно не удерживаюсь и деликатно интересуюсь: «А как же ты, Серега, в Канаде объясняться будешь, ты же по-канадски ни в зуб ногой?» Не уловив подвоха, Серега соглашается: «Да, по-канадски я не знаю, но самоучитель возьму, да сейчас, говорят, русских везде понаехало, во всех странах уже по-нашему понимают». «А заграничный паспорт? А права международного класса?» — только на мгновение в есенинских синих глазах Сереги вспыхивает что-то похожее на оторопелый испуг. «Да сейчас все решить можно, дядя все порешает…» Хорошо, конечно, иметь подобного дядю. Похоже, в его существование Серега сам верит. Не говоря уже о его заочной избраннице по ту сторону мобильного эфира. На фоне грядущих перспектив (Серега настырно и почти искренно повторяет ей о своей влюбленности и предлагает расписаться) просьба «кинуть» на телефонный счет пятьдесят рублей и прислать «скромную» посылочку с чаем и сигаретами представляются совершенно логичным пустячком. И комментировать здесь нечего. Разве что вспомнить расхожее, часто здесь звучащее: «В тюрьме си-ди-и-им». И еще более актуальное: «Без лоха жизнь плоха». Понятие «лох» в данном случае пола не имеет.