Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне

Удивительно, но далеко не все письма, что отправляю я своим родственникам и друзьям, доходят до своих адресатов. Что за этим? Обычное разгильдяйство почтовых работников? В это как-то не верится. Следствие особого рвения цензуры и всех структур зоны, за ней стоящих? Но какой в этом смысл? Что-то «неположенное» цензура имеет законное право просто вымарывать. Кому-то понадобились образцы моего эпистолярного творчества? Но зачем изымать письма, когда достаточно просто снять с них копии? При современном изобилии множительной техники это вовсе несложно. И все-таки, куда делись мои письма с поздравительными открытками с днями рождения, адресованные сыну, сестре, некоторые письма друзьям и дочери? Теряюсь в догадках… Кстати, до меня так и не добралась посылка с книгами, отправленная с места моей прежней работы. Но здесь все более прозрачно. Та редакция, откуда отправлялись книги, принадлежит к патриотическому лагерю, соответственно и книги были аналогичного содержания. Похоже, люди, определяющие, что нам «положено» получать, читать, знать, просто не смогли классифицировать содержание предназначенной мне посылки. Не хватило эрудиции, политической культуры, не хватило элементарного ума. Бог им судья!

* * *

«Козий день» — это, говоря лагерным языком, понедельник. Еще его называют «хозяйским» (хозяин — начальник зоны) днем, «днем позора», «дурным днем», просто «дурдомом». В этот день команда «подъем» (подает кто-то из «козлов» — ночной дневальный, заместитель завхоза и т. д.) сопровождается добавками — «заправка по-белому», «баулы в каптерку». Последние добавки могут прозвучать и в любой обычный день (когда ждут комиссию с проверкой; когда хозяин ходит по баракам, когда просто взбредет «отряднику» вследствие плохого настроения или желания испортить настроение нам, арестантам), но в понедельник они просто обязательны. Без этих команд понедельник — не понедельник.

С командой «баулы в каптерку» все ясно. Все вещи положено хранить в каптерке, просто нам удобнее держать их под кроватью. По крайней мере, меньше шансов, что украдут что-то из этих баулов. Вот и храним до поры до времени, а по команде — берем эти сумки (у одних они необъятные, как у базарных «челноков», у других тощие, сродни портфелю двоечника, третьи вовсе обходятся целлофановым пакетом или картонной коробкой) и несем в эту самую каптерку.

Команда «заправка по-белому» требует отдельного разъяснения. Она подразумевает особую заправку наших шконок, наших спальных мест. Говорят, будто порядок этот утверждали аж в самой Москве, аж в самом главном тюремном ведомстве' Подразумевает он туго натянутую на матрас простыню, по особенному фасону сложенное одеяло и еще более по-особенному обернутую вокруг этого одеяла вторую простыню. Впрочем, описать это невозможно. Это можно только видеть, но и в этом случае понять все премудрости подобной процедуры крайне трудно. Усвоить этот навык можно только после многократных кропотливых тренировок. Какую цель преследовали московские тюремные начальники, придумавшие «заправочный сценарий», сказать трудно, но здравым смыслом здесь уж точно не пахнет. Лучше бы следили, чтобы здесь вовремя меняли приходящее в негодность постельное белье на новое! Но это уже совсем другая история.

Кстати, старики зоны еще помнят времена, когда заправка «по-белому» считалась стопроцентным «мусорским наворотом», придуманным исключительно чтобы прессовать, гнобить и унижать арестантов. Выполнять эту команду считалось грубейшим нарушением кодекса порядочного зека, за что запросто можно было схлопотать затрещину от «смотруна» или прочих представителей блатной иерархии. Нынче дуют совсем иные ветры. За плохо заправленную в «козий день» койку тот же «смотрун» уже сам может сделать замечание арестанту, упрекнуть его, что он этим «провоцирует мусоров», а то и наказать. Иные времена, иные установки! А разработанный в недрах главного тюремного ведомства эталон заправки арестантской койки — все равно образец идиотизма.