Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

Острой, незатухающей болью отзывалось в сердце Аркадия это бессмысленное бормотанье и жужжанье бесстрашного в прошлом человека с угасающим разумом. И мысль о том, что и ты сам где-то на пороге этой трагедии, не давала покоя. А опасаться есть чего…

В этом, несомненно, была какая-то система. Почему-то именно после обеда и после трех часов Аркадий накидывал мягкий больничный халат и отправлялся по ковровым дорожкам института нервнобольных в узкий проход, ведущий к черной лестнице. Долго стоял у двери запертой кухни и потом, теряя сознание, падал в глубокий обморок.

Однажды в комнату вошла сестра и сказала:

— Голиков, к доктору, на гипноз.

И этот сеанс гипноза врезался в память.

…Доктор монотонным, ровным голосом говорил больному о том, что тот хочет спать и что у него тяжелеют веки, что он засыпает, уже почти спит…

Но спать почему-то не хотелось, а в голове были самые прозаические мысли: дадут сегодня на ужин какао или просто сладкое молоко…

— Это нужно, — сказал доктор. — Расслабьте мускулы и старайтесь не думать ни о чем.

Спрятав усмешку, Аркадий решил быть серьезным. Но в ту же минуту кто-то положил тяжелые мохнатые лапы на виски, стало темно, и, вздрогнув, Аркадий рывком открыл глаза.

Доктор улыбался.

— Как вы себя чувствуете? Вы выглядите хорошо и уже проспали 54 минуты.

Около доктора за столом сидел ассистент и что-то дописывал.

— Доктор, — сказал Аркадий, — показывая головой на ассистента, — что он записал?

— Потом, потом все узнаете…

— И все-таки, доктор, прошу именно сейчас…

Доктор взял его за руку.

— Может быть, вы помните историю с двумя красными мадьярами тогда, в девятнадцатом году, под Киевом?..

— Как же, еще бы не помнить.

— Тогда расскажите.

И Аркадий, жадно глотая воду из протянутого ему стакана, начал рассказ о том сером дне, когда его рота лежала в цепи, о том, как вражеским снарядом была разбита полевая кухня и как помполка послал его в штаб, чтобы позаботиться о голодных бойцах. А потом неожиданная встреча с двумя всадниками, которых он принял сначала за своих, потом за петлюровцев, и холодный ствол винтовки у виска, как сама смерть — беспощадная и неуловимая. Но, к счастью, это были свои — красные.

— Странно, очень странно, — сказал доктор. — Сейчас вы ничего не помните… А у нас записано: «И у одного из них с правой стороны не хватало на груди медной пуговицы…».

— Нет, этого я не помню.

— Это у вас в подсознании, — тихо сказал доктор, — и навсегда[2].

И все же самой резкой, незатухающей болью — воспоминание о том дне, когда его исключили из партии. На целых два года…

«А все нервы, — думал Аркадий. — Сильно истрепанные боями нервы. Власть свою командирскую превысил. Отдал приказание в сердцах, а подчиненные перестарались. Одним словом, напартизанил. А за это теперь по голове не гладят, нет, не гладят… Вот и пиши в документах, в графе «партийное положение»: «Бывший член РКП(б), с 1918 по 1922 г. Исключен на два года из партии за жестокое отношение к пленникам».

«Бывший… жестокое отношение…» Разве он жестокий человек! — горько раздумывал Аркадий.

Апрельским днем Аркадий вышел из госпиталя. В руках у него документ, подписанный М. В. Фрунзе, в котором говорится, что он, Аркадий Петрович Голиков, командир 58‑го Отдельного полка, по болезни зачисляется в резерв.

Казалось, все кончено. Куда идти, что делать в «гражданке»? И кому он, Аркадий, нужен в Москве, продуваемой теплым апрельским ветром?

По улицам Москвы бегали шустрые мальчишки-газетчики и, размахивая пачкой свежих газет, громко выкрикивали:

— Последние новости! Последние новости! Только в «Известиях»! Демобилизованных красноармейцев встречают как генералов! Спешите прочитать!

Прохожие останавливались, брали у мальчишки свежий номер газеты, потом, порывшись в карманах, совали ему монетку и шли дальше, на ходу читая газету.

Убегал один газетчик, и, словно из-под земли, на его месте вырастал второй.

— Спешите прочитать! — кричал он, размахивая над головой газетой. — Только в «Правде»! Читайте статью «В Польше бунтуют горняки». Сегодня и завтра выдающаяся мировая фильма «Смерть Дантона»… Купите газету, товарищ военный!

Аркадий протянул мальчишке деньги.

— Это много, дяденька военный! Ты обсчитал себя! — шмыгнув носом, пояснил мальчишка.

— Бери, бери, чего уж считать.

Да, жизнь идет своим чередом. Аркадий пробежал глазами газетные столбцы и, скомкав газету, сунул ее в карман. А что ему, отставному командиру, делать, куда податься?

Аркадий присел на свободную скамейку и попытался вспомнить прошлое: Арзамас, товарищей, фронтовых друзей. Вспомнился взвод шестых киевских курсов, Яша Оксюз…

Дальше в памяти был провал. Людей Аркадий не помнил, помнил события — дымное, шумное время. Значит, правильно говорят врачи…

Сам того не замечая, Аркадий начал говорить вслух. Вдруг кто-то дотронулся до его плеча.

Это был мальчишка — разносчик газет.

— Дяденька, а дяденька военный! Ты что это? А? Я уж все газеты продал, а ты все сидишь и сидишь. Ну что ты молчишь? Заболел? Да? Тебя обидели? Ну скажи!

Аркадий поднял голову и поглядел прямо мальчугану в глаза.

— А, это опять ты, «последние известия»?