Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной»

Служебный вояж Каренина как элемент сюжета сам проделал примечательное путешествие в авантексте романа. В ранней, 1873 года, редакции Каренин, переставший скрывать от себя факт неверности жены (самой сцены признания Анны здесь еще нет), «погрузился в свои занятия», оставаясь в Петербурге, и лишь за «несколько недель перед родами» жены «уехал на ревизию», «рассчитывая вернуться в Петербург уж после родов <…>»[724]. Хотя в Москву для беседы с адвокатом о разводе он приезжает на обратном пути с ревизии, «объезд губерний» как таковой в фабулу не попадает[725]. Редакция 1874 года (ДЖЦР) сместила этот момент назад в хронологии действия: теперь Каренин еще летом, сразу «после объяснения с женою на даче», уезжает «на ревизию» и возвращается в Петербург в «начале зимы», как раз незадолго до родов Анны. То, что ездил он все-таки не по самым отдаленным, «инородческим» губерниям, подразумевается деталью: перед отъездом высокопоставленный ревизор демонстративно отказался от прогонных денег и запросил лишь сумму, необходимую для железнодорожных билетов в первом классе[726]; направляйся он на степную окраину, без долгих переездов на лошадях нельзя было бы обойтись.

Спустя почти два года интересующий нас элемент сюжета снова подвергся пересмотру. Включение в дописываемую Часть 3 в конце 1875 — начале 1876 года, накануне второго сезона журнальной сериализации, новых глав с Карениным заменило немедленный отъезд на ревизию — фактически бегство от несчастья — бюрократическим ристанием в Петербурге (см. выше, с. 320–324). Но идея каренинской ревизии не исчезла. Возвращение через короткое время к линии Каренина в Части 4, где действие происходит уже зимой, «утилизировало» мотив путешествия на том же отрезке творимой фабулы, где он был опробован в самой ранней редакции, — в рассказе о Каренине, решившемся наказать жену разводом (и так как в ранней редакции герой обращается к адвокату в Москве, а вот доработка в начале 1876 года смежной главы переносит беседу с адвокатом в Петербург[727], то отбытие на ревизию оказывается способом доставить персонаж в Москву, чтобы не отменить уже плотно встроенных в фабулу присутствия его на обеде у Облонских и разговора с Долли об Анне). В этой версии, которая и станет окончательной, цель каренинской инспекции теснее, чем в предыдущих, соотнесена с образом персонажа, однако на сей раз по сюжету путешествие прерывается. Наконец, мотив дальнего служебного вояжа Каренина, завершая свой собственный бег сквозь череду черновиков, появится в последний раз в процессе доработки еще одного места романа — финала Части 4, в связи с согласием Каренина принять вину на себя в деле развода, но соответствующий вариант будет отброшен (см. ниже в данной главе).

***

На вечере у Облонских, куда Каренину приходится ради приличия явиться, о его несоответствии роли не только мужа, возмущенного изменой жены и способного вызвать оскорбителя чести на дуэль, но и администратора проблемной территории иронически напоминает спор о путях ассимиляции нерусских народов. Хотя и произнесенная в разговоре, начавшемся с Польши, шутка Сергея Кознышева: «[Д]ля обрусения инородцев есть одно средство — выводить как можно больше детей» (362/4:9) — словно намекает на тщету затеи присутствующего тут же петербургского чиновника в отношении «его» инородцев. И отправляется из Москвы Каренин не к месту инспекции, а обратно в Петербург, причем телеграмму о болезни Анны приносят ему вместе с другой — о назначении «болтуна, фразера» Стремова на место, куда метил он сам. «Как они не видали, что они губили себя, свой prestige этим назначением!» (385/4:17) — и это иносказательное противопоставительное «они» в его мыслях, означающее лиц, наиболее близких к трону, а то и самого императора, знаменует начало конца карьеры. Униженный муж и обойденный по службе бюрократ соединяются в фигуре Каренина. Но он уподобляется Вронскому в том, что и для того, и для другого несостоявшейся альтернативой освобождению от Анны (добровольному или невольному) оказывается служебное путешествие в отдаленный край империи, на восток[728].

Из этой же серии глав читатель номера «Русского вестника» за февраль 1876 года узнавал о втором, на сей раз счастливом, объяснении Левина с Кити на вечере у Облонских, где в беседе гостей о политической злобе дня затрагивается не только обрусение инородцев, но и «женский вопрос». Оставив Левина в «блаженном сумбуре» (383/4:16), охватившем его после официальной помолвки, повествование в февральской серии успевает вернуться к каренинской линии и резко обрывается насыщенной событиями главой — о возвращении Каренина в Петербург после неожиданной телеграммы, родах и болезни Анны, христианском смягчении Каренина и примирении его с Вронским[729]. В заключительном эпизоде, как и за десяток с лишним глав перед тем, мы видим Каренина и Вронского стоящими друг перед другом, но первый уже не являет собою бессильного возмущения, а второй не просто растерян, но ошеломлен (390/4:17).