Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной»

Во-первых, в невымышленном мире сторонникам Неведовского, прежде чем праздновать победу так бурно, как они это делают, надо было бы дождаться императорского утверждения в должности его, а не Снеткова, а такое решение, как уже отмечено выше, не стопроцентно предопределялось перевесом в полученных шарах и уж никак не присылалось тем же вечером по телеграфу. Поднимая тосты за Неведовского как «нашего губернского предводителя» и титулуя его «вашим превосходительством» — «с тем же удовольствием, с каким молодую женщину называют „madame“ и по имени мужа» (557/6:31), — его соратники рискуют показаться недостаточно уважающими ни много ни мало институт высочайшей воли. А вот с чем такая напористая восторженность сочетается более достоверно — это с обстановкой проводов добровольцев, отправлявшихся в 1876 году в Сербию, и заседаний разных неправительственных учреждений, организаций и обществ, где составлялись и подавались Александру II «адресы» или декламировались призывы, авансом одобрявшие объявление войны, в чем сам император усматривал недопустимое вмешательство публики в правительственные дела. Верность трону совмещалась в таких акциях с критикой того или иного сегмента высшей администрации. Так, почти одновременно с выходом порции АК с главами о выборах, в марте 1877 года, пылкий панславист и председатель московского Славянского комитета И. С. Аксаков в выступлении перед сочленами, текст которого вскоре был напечатан в «Московских ведомостях», фактически напомнил императору о собственной речи того в поддержку славян, произнесенной в Кремле предшествующей осенью и, как полагал Аксаков, вызвавшей противодействие со стороны малодушной партии мира — бюрократов, чуждых национальным интересам России[1266]. Как мы помним, в АК от успеха Неведовского ожидаются позитивный эффект для дворянства именно как «элемента земства», то есть самоуправляющегося, отдельного от чиновничества целого, и политический резонанс, выходящие далеко за пределы губернии. «Наш парламент» — так в мимолетном разговоре с Кити и ее отцом называет прошедшие провинциальные выборы Вронский (564/7:1), и в этом определении есть кое-что помимо легкой салонной шутки, помогающей его несостоявшейся невесте, а теперь жене Левина справиться со смущением при этой неожиданной встрече. А в последней части романа, в реплике Катавасова о том, что «может быть случай, когда правительство не исполняет воли граждан, и тогда общество заявляет свою волю» (675/8:15), политическому представительству уподобляется уже панславистское движение.

Во-вторых, сам Неведовский представлен читателю «бывшим профессором», «большим приятелем» профессионального интеллектуала Кознышева (543/6:26). Деятелю подобного круга совсем непросто было попасть в губернские дворянские предводители прямиком, без стажа службы на какой-либо другой должности в дворянской корпорации. Такое традиционное — из уездных предводителей в губернские — восхождение проделал бы Свияжский, будь он избран реформаторами вместо Неведовского, и не случайно первоначальный вариант исходной редакции намечал в новые предводители только первого из двоих: упоминание о Неведовском появилось в черновике чуть позднее, отразив, вероятно, развитие замысла[1267]. На необычность кандидатуры, может быть, намекает и фамилия персонажа: он новый, «неведомый» человек среди дворян губернии. Органичнее же в ту пору фигура притязающего на лидерство экс-профессора смотрелась бы в сцене дебатов на заседании Славянского комитета, плечом к плечу с Аксаковым[1268].