"Жизнь, ты с целью мне дана!" (Пирогов) (очерк)

А дома ждут мальчики, сыновья, редко дожидаются — отец возвращается поздно, прямо из передней быстро проходит в детскую, старается ступать тише, но не получается, шаг у него резкий и громкий, несколько минут стоит возле их кроваток, молча кладет одному, потом другому на голову легкую теплую ладонь, они сквозь сон узнают тягучий запах его рук; утром они просыпаются — отец давно уехал; смотрят за ними бабушка и тетя, Анна Ивановна, — мать и сестру Пирогов выписал из Москвы; в памяти детей резкий стук шагов, тепло рук, их странный запах, напряженное дыхание отца в молчаливой спальне. Откуда им знать, что в тишине комнаты чуткие до боли уши Пирогова оглушены гулом движущихся толп?! Он называет детей своим земным бессмертием: сколько бы ни успел он в жизни, дети больше него — они созданы, чтобы пережить и продолжить его.

Он размышляет о том, что должны дети нести в будущее, чтобы новые поколения были лучше и счастливее нынешних. Он не кичится, он мучается своим одиночеством, своим однолюбством, своей нравственной непохожестью на большинство, он хочет, чтобы дети его выросли людьми высоких достоинств и были окружены такими же людьми.

Он пишет трактат о воспитании, называет его "Вопросы жизни"; для него, медика, название особенно острое, беспощадное, рубежное: когда он произносил слово "жизнь", рядом неизбежно вставало "гибель", "смерть". Пирогов размышляет о том, как создать новое поколение людей, которое спасет неправедное общество от гибели. Напечатать статью невозможно — она расходится по рукам во множестве списков. Ее читают в петербургских салонах, университетских курилках, провинциальных интеллигентских кружках; ее уважительно прочитали декабристы, еще томившиеся в сибирской ссылке; по выражению современника, с пироговской статьей "носились из угла в угол".

Если Пирогов появлялся дома ранее обыкновенного, он просматривал тетрадь поведения старшего сына: шестилетний мальчик сам отмечал в ней плюсами добрые дела, а нулями дурные, Пирогов безжалостно зачеркивал плюсы, которые ставил себе ребенок; объяснял сыну, что трудолюбие, охота к занятиям, щедрость — не добрые дела, а обыкновенные, обязанность человека на земле.

В последний раз про любовь

В небольшом кружке знакомых, где Пирогов иногда проводил вечера, ему рассказали про двадцатидвухлетнюю баронессу Александру Антоновну Бистром, восторженно читающую и перечитывающую его статью об идеале женщины. Девушка чувствует себя одинокой душой, много и серьезно размышляет о жизни, любит детей. В разговоре ее называли "девушкой с убеждениями". Пирогов восхищен: это же невероятно много! Пусть всего лишь способность иметь убеждения — и того довольно, очень, очень довольно!

Он воспламенился. Он не видел ее ни разу, да и слышал о ней лишь несколько фраз, но уже почти не сомневается, что она та самая, единственная. Александру Антоновну приглашают на вечер, где Пирогов намерен читать вслух "Вопросы жизни".

Из письма Пирогова: "Я нарочно сел напротив этой особы и только теперь в первый раз пристально взглянул на нее. Я дошел до второго вопроса (об устройстве семейного быта). Читая его, я чувствовал, что дрожь и какие-то сотрясающие токи взад и вперед пробегали по моему лицу. Мои собственный голос слышался мне другим в ушах. Я непроизвольно опять посмотрел на незнакомку и на этот раз вижу: она отвернулась и украдкой утерла слезу… Я так сидел, что не мог ее разглядеть хорошенько. Но для чего мне это было, когда я знал, я убежден был, я не сомневался, что это она?"

Похоже, и имя-то хорошенько не усвоил: "особа", "незнакомка", "в первый раз взглянул", "не мог ее разглядеть хорошенько", "обменялись несколькими словами" — но: она! Когда говорят о превосходстве ума над чувствами, обычно предполагают, что ум сдерживает чувства. У Пирогова все наоборот: ум воспламеняет чувства. Он считал, что "это она" — он чувствовал, что "это она".