Жизнь удалась

Послал казначея-завхоза к черту, приказал секретарше принести чаю, открыл шкаф с подарками. Политиканам и прочим большим людям хорошо: подарки являются не основной, но приятной и удобной статьей их дохода. Иван уже забыл, когда покупал алкоголь в магазине. Виски либо коньяк приносил каждый второй визитер.

Не снимая пальто, выпил сто пятьдесят. Немного ожил. Погрузился в кресло и несколько минут расслабленно внимал собственным жизнеутверждающим мыслям. Поборемся, голкипер! Еще поборемся. Трус не играет в хоккей. Ты молодец, высоко взлетел. Москва, квартира, деньги. Толстая записная книжка. Жена, изнуренная борьбой с целлюлитом. Дочь замужем за креативным директором (еще бы знать, что это такое). По пятницам — кокаин с девчонками. По субботам — покер с мужиками, все свои: аудитор Счетной палаты, он же — совладелец сети автозаправок, прокурор, он же — совладелец сети мебельных магазинов и замминистра здравоохранения, он же — совладелец сети игорных клубов.

Нормально. Жить можно.

В начале октября ко всем хворям Ивана добавилась традиционная беда всех пьющих людей: сезонное обострение. Очередной перелет с Урала в Москву закончился тем, что депутат областной Думы не смог самостоятельно выйти из самолета. Едва оклемался — хозяин опять затребовал к себе. Пролежав сутки под капельницей, бледный немощный Иван поехал в аэропорт, злясь на себя: вот, третий раз за две недели лечу за тысячу километров, и только для того, чтоб получить от вредного старика лекцию о вреде алкоголизма… Как мальчик, ей-богу.

Но хозяин вызвал Никитина не для чтения лекций.

— На меня наехали, — сказал он. — Не на меня — на всех нас. Никогда так не наезжали. Хотят отобрать завод.

— Поборемся, Петр Семеныч, — уверенно сказал Никитин. — У меня есть свой человек в Совете Федерации. Гад, конечно, но — наш гад. Надо его подмазать — он решит вопрос. Все-таки контрольный пакет акций — у государства. Государство должно защищать свою собственность.

Никому не доверившись, товарищ Золотых лично вылетел в Москву и договорился о цене. Вернулся домой и вызвал к себе Ивана. Этот замысловатый финт — сначала лететь в столицу, затем обратно на Урал, после чего тут же вызывать из столицы же своего человека к себе для разговора — Никитин списал на старческое слабоумие. Хозяину шел восьмой десяток, и он, похоже, сильно перепутался.

— Они теперь почему-то в евро берут, — мрачно сказал товарищ Золотых.

— Это потому, — растолковал Никитин, — что миллион евро, в купюрах по пятьсот — всего лишь два «кирпича»; двадцать пачек по сто листов. Влезает в тоненький портфельчик.

— Ага, — с презрением сказал хозяин. — Тоненький портфельчик… В общем, отнесешь этому гаду три «кирпича». Но учти — за деньги головой отвечаешь. И вообще, Ваня, пора тебя отзывать из Москвы. До меня дошли слухи о разврате и наркотиках. Это правда?

— Нет, — соврал Иван, холодея. — Никаких наркотиков. Женщины у меня бывают, но все в пределах разумного… Тихо, скромно. Нормальная личная жизнь, как у всякого мужчины…

— Тебя бы в восемьдесят третий год, — разозлился хозяин. — Во времена товарища Андропова. Я б тебе тогда показал личную жизнь.

«Сволочь Хренов», — подумал Никитин.

Не подведи меня, Ваня, грустно сказал хозяин, прощаясь. Иначе — тебе конец. Я тебя породил — я тебя и убью…

Вспоминая этот разговор, Никитин поежился. Подумал, что зря, может быть, ввязался в затею с Советом Федерации. Надо было промолчать — пусть бы товарищ Золотых сам придумал, как ему выпутываться. Пусть бы, в конце концов, отдал завод. Ушел бы на пенсию. Пусть бы, до кучи, и проклятый Фонд закрылся, к чертовой матери — он надоел Ивану. И Москва надоела. Конечно, хорошо жить в столице, да в разгар золотого века. Хорошо ездить на мягких диванах в широкой черной машине. Хорошо, когда жена не вылезает от косметологов. Хорошо, когда шикарные девочки приезжают для пистона по первому звонку.

Только все это хорошо в меру.

Он не стал обедать. Слишком болели кости. Проглотил две таблетки аспирина и прилег в кабинете на диване, подремал полчаса — встал совершенно разбитым, голова кружилась, знобило. Выпил опять горячего чая, потом — еще сто коньяку. Поехал к банкиру Знаеву — за деньгами.

Банкир давно сам не проворачивал сделок с «черным налом», но ради старого знакомого, а скорее из-за суммы (полтора миллиона евро) соизволил лично вручить товар. Положил перед Иваном три запаянных в полиэтилен брикета, в каждом — пятьсот тысяч.

— Слушай, а ты хорошо устроился, — сказал Никитин. — Полтора миллиона евро, за шесть процентов — это сто тысяч. Не вставая с кресла.

— А ты не завидуй, — ответил банкир. — И мои деньги не считай. Я же твои не считаю.

— Это не мои, — поправил Никитин. — Это взятка.

— А мне все равно, — сказал Знаев.

— Вот поэтому я и завидую, — сказал Никитин. — Не тому я завидую, что ты за полчаса сто штук поднял, а тому, что тебе все равно.

— На том стою, — скромно улыбнулся банкир. — А ты что-то плохо выглядишь, Иван.

— Все болит, — пожаловался Никитин. — Я ж ветеран спорта. Челюсть сломана, и нос, и правая ключица, и обе ноги, причем одна — в трех местах.