Жизнь удалась

— Везде по-разному. У нас вот — товарищество фермерских хозяйств.

— Но ты — один хрен за главного, так?

— В общем, да.

Капитан еще раз шагнул. Лишние полстакана продолжали отравлять мозг. Морду набить, конечно, не получится. Неприлично бить морду бывшему однокашнику, пусть он и учился в параллельном классе. Да к тому же председателю содружества фермеров…

— И что, Тришка, как оно сейчас, в твоем ведомстве? Все нормально?

— Даже лучше.

— Ясно, ясно…

Свинец помедлил. Вдруг ему захотелось взять еще полстакана, а то и стакан, и вырубиться из реальности к такой-то матери, позабыть, хотя бы на несколько часов, об убитом вчера человеке, о развороченном его черепе, о лужах стремительно подсыхающей коричневой крови, о белых пальцах, вцепившихся в действительность, в попытке удержать ее при себе, удержать себя в ней — но не получилось; ушло, окончилось, осталась только смерть, и ничего больше. Что может понимать этот, усатый, в жизни и смерти?

— Короче, Тришка, — приказал капитан. — Слушай сюда. Не дай бог узнаю я, что здесь, на моей деревне, бывает бардак, беспредел или еще какое-либо гадство. Искореню мгновенно! Ты меня понял?

— Чего ж не понять, — осторожно кивнул председатель, только теперь угадав состояние московского мента, и стал осторожно дрейфовать в сторону своего автомобиля. — Понятно все. Но ничего такого у нас нет. Живем тихо, землю пашем. Не воруем, но и не голодаем. Федот, слышишь? Давай убирай технику с дороги! И брательника своего успокой!

Капитана круто качнуло. С поля тут пришел заряд сухого снега, твердого, словно наждак. В лицо, в голую шею и грудь кидануло льдом и холодом. Самое время взять еще полстакана.

— Стоять, — приказал капитан, ежась. — Стоять, бля, на хуй. Не все ты понял. Не дай бог узнаю про малейшее непотребство, про безобразие, про неправильные движения или ходы мимо закона — приеду мгновенно. В любой момент. И — пресеку. Страшно. Кого не перестреляю — тех закрою. Навечно. И порядок установлю. Любого изуродую и сгною. Искореню со страшной силой. Учел?

— Учел, — мрачно, но относительно миролюбиво ответил председатель Тришка, плотнее запахивая телогрейку (под ней светилась белая, как положено председателю, рубаха, а также слегка засаленный галстук неопределенно-номенклатурного колера). — Учел.

Он поспешно открыл дверь вездеходки. Пронзительно взвыл стартер, заревел мотор, и бывший глава бывшего колхоза ретировался с места диалога, оставив капитана один на один с серым небом, с ледяным ветром, с собственным затуманенным разумом. Хорошо, что сзади надежно прикрывали тыл два брата и грубая гусеничная машина.

Убью любого, пообещал себе капитан. Убью любого, кто мешает жить моим братьям. Любого и всякого. Кто бы ни был — бандит, барыга, людоед, политикан, хитрожопый начальничек, шлюха в соболях, — любого и всякого.

Тут запахло луком, сапогами и соляром — это приблизились, справа и слева, братовья, подхватывая шатающееся милицейское тело под руки и увлекая прочь.

— Давай, малой, домой поедем. Все нормально.

— Нормально?..

— Нормальнее некуда.

— Налейте.

— Нальем. Как домой доберемся — так сразу и нальем. Поехали.

— Искореню.

— Конечно, искоренишь! Об чем разговор! Щас до дома доедем, нальем, и спать ляжешь. А как проспишься — искореняй себе, сколько душе угодно…

Дальнейшее он не помнил. Уцелели только ощущения: тяжело шевелящаяся темнота в голове и проглатываемые порции горького. Пропали в бездонных бесконечностях, провалились и исчезли воспоминания о тех, кто погиб и выжил, о мертвых и уцелевших, и больная душа милицейского капитана, одной стороной касаясь мира живых, а другой стороной — мира мертвых, кое-как успокоилась в тот день, нашла равновесие, оттаяла и обрела пристанище в тех местах, где нет ни смерти, ни обмана. Там, где никого не убивают. Там, где все нормально.

10. С тобой Надежда

— Слушай, не мучь себя, — тихо сказала Надюха. — Проревись.

— Я в порядке.

— Перестань. В порядке она… Когда моего убили, я сутки плакала. И ты поплачь. Легче станет.

— Блин, мне знаешь, как плохо?

— Вот и поплачь.

— Не буду.

— Ну и зря.

— Слушай. Надюха… Вроде бы войны нет… Почему наших мужиков убивают?

— Мужиков всегда убивают. Так жизнь устроена.

— А как бы нам так все наладить, чтоб эта проклятая жизнь устроилась иначе?

— А никак. Все само наладится. Когда моего убили, я тоже жизнь проклинала. Мир рухнул, вокруг один вдовий ужас и все такое… Видишь — пережила… И ты переживешь. Но прореветься тебе надо.

— Обойдусь.

— Или выпей. Водки.

— Нет.

— Ладно. Тебе виднее.

— Смешно, правда? Мы теперь с тобой две кумушки-вдовушки…

— И не такое бывает.

— Вдобавок — неудачницы.

— Ничего подобного. Разве мы неудачницы? Мы же есть друг у друга. Давай все-таки поплачь.

— Нет. У меня все нормально. К тому же мне теперь нельзя нервничать. Совсем нельзя.

— Ах вот как?! Что ж ты молчала?

— Вот — говорю.

— Когда узнала?

— Вчера. Сразу — к врачу… Он сказал, что я могу потерять плод в любой момент.

— Правильно сказал.