Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Один из этих мужчин кинул взор в мою сторону. Высокий, красивый, крепкого телосложения, холеного вида, с рыжевато-русыми волнистыми волосами, свободно ниспадавшими до поясницы, он выглядел лет на тридцать пять. Его внешность была человеческой и в то же время неземной. По крайней мере, я не встречала таких на земле. Восхитительно красивые — большие, светло-карие, с миндалевидным разрезом — глаза пришельца казались бесстрастными, но выражали всеведение и понимание сути сущего. Прекрасные, крупные, безукоризненно правильные черты лица внушали благоговение. Они были необыкновенно величественными. Запомнился удлиненный нос и строго очерченные линии продолговатых, плотно сжатых губ. Пришелец, как и остальные, схожие с ним спутники, явно прибыл из другого — упорядоченного и строгого, но не страшного и жестокого, а доброго и справедливого — мира.

Он задержал на мне взгляд лишь мельком, но проник в мои мысли и передал свое послание. Привожу дословно: «Сейчас все плохо, будет конец плохому, но придет и смерть, потом помогут. Внимай — и твоя собака будет жива, здорова и с тобой».

Видение исчезло, а я открыла глаза. Потолок находился на положенном месте. Анфиса прижималась ко мне, жалобно глядя голодными глазами. Я испытывала небывалый прилив сил — физических и душевных.

Поцеловав девочку в ушко, легко, как птица, вспорхнула с постели и наполнила миску водой. Моя дорогая девочка самостоятельно полакала воду. Она пила и пила с наслаждением. Губы ее растянулись в блаженной улыбке, повеселевшие глаза любовались водой, а язык беспрепятственно захватывал влагу и отправлял через освобожденную от нароста пасть в желудок. Анфиса радовалась, что способна пить без чьей-либо помощи.

Я приготовила своей борзой завтрак, и она стала поглощать его с аппетитом. В миске не осталось ни кусочка. Я не могла наглядеться на это счастье.

Ближе к вечеру, когда дневные заботы остались позади и появилась свободная минутка, мне захотелось проанализировать свое видение. Но сколько я ни усердствовала, так и не смогла постичь основы послания «неземного человека».

«Как это возможно — умереть, а потом снова жить? Наверное, предполагалась смерть клиническая? Почему помогут потом, а не теперь? Кто поможет, и в чем? Кому и как внимать?» — Я задавалась и задавалась вопросами, но скоро ход моих рассуждений был остановлен. Создавалось ощущение, что мне не велят размышлять на обозначенную тему. Тогда я просто с удвоенным рвением продолжила лечение Анфисы.

В средине августа я неожиданно вспомнила, что у нас нет фотографий взрослой Анфисушки. Имелось множество фотоснимков Наяна и Анфисы в детстве. До исполнения им шести месяцев мы с мужем часто брали фотоаппарат на прогулки. Потом нас всецело захватили хлопоты по покупке нового жилья, переселению и выживанию в новой квартире.

В выходные мы с мужем повели Анфису в ближнее поле, что через дорогу от дома. Я взяла фотоаппарат. У девочки в очередной раз был ликвидирован нарост. Щипец ее имел припухлость с наболевшей стороны, но выглядел значительно лучше, чем до операции. Когда мы выходили из квартиры, сын, разглядев в моих руках фотоаппарат, категорически воспротивился фотосъемке Анфисы. Он полагал, что я проявляю слабость — теряю надежду и веру в выздоровление Анфисы. Кроме того, фотосъемку Анфисы сын посчитал плохой приметой. Я и сама терзалась аналогичными предположениями, но одновременно знала, что никогда не прощу себе, если с Анфисой произойдет самое плохое, а я не оставлю о ней памяти.

Слезы застили глаза, когда я запечатлевала девочку. Страшное горе давно вымотало сердце и душу. Руки сотрясала мелкая дрожь, но я старалась, чтобы Анфисе не передалось мое состояние. Вероятно, у меня плохо получалось, так как девочка смотрела на меня с трогательной жалостью. Я была для нее важнее всего — важнее ее самой.

В результате получились замечательные кадры. Анфиса была снята в живописных местах на природе. Я постаралась, чтобы следы ее болезни не бросались в глаза на фотоснимках, и это удалось. Один трогательный кадр запечатлел Анфису во время движения. Анфиса на нем изображена сзади и сбоку. (Супруг, грустно глядя на фотографию, с горечью в голосе произнес: «Анфиса уходит…»)

Борзая шла по тропинке вдоль лесопосадки, сквозь листву которой пробивались солнечные лучи. Деревца бросали на тропинку тени. Анфиса ступала по тени, освещаемая солнечными бликами. Те броско выделяли красный и рыжий цвета в ее многокрасочной псовине. Под ногами девочки тянулась унылая, пыльная тропа, а фоном для ее туловища служила жизнеутверждающая зелень листвы, пронизанная животворящим солнцем. Эта зелень и это солнце были своеобразными символами. Они олицетворяли выздоровление, которое наступит, когда Анфиса пройдет путь болезни. В противовес мнению супруга, фотография укрепила во мне дух и веру. Теперь я знала, что Анфисе окажет помощь природа — природа вещей и явлений, природа нашего мира и других миров.

Печаль поселилась в глазах Наяна. Он стал отказываться идти без Анфисы на прогулки. Мы с мужем повели их вместе.