Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

В твоих глазах я без вуали.
В них — смех мой, если весела,
И сумрак, если огорчали
Меня житейские дела.
Ты понимаешь молчаливо
И вдохновляешь без речей,
Как воздух, от дождя оживший,
Как нескончаемый ручей.
Дитя природы, к ней ты ближе
И знаешь то, что не дано
Мне постигать. Тебя я ниже.
Хоть разум дан, да что с того?
Своим ты чувством упреждаешь
Ход мыслей медленных моих,
И снисходительно вздыхаешь,
И убедительно рычишь.
Берешь за руку ты зубами
И важно улицей ведешь.
Когда за ушком почесали,
То улыбнешься и лизнешь.
Как хорошо с тобой и просто,
Борзой кобель Сармат! Мечта!
Нам вместе двигаться не скользко,
И твоего держусь плеча!

Наша любовь к этому времени сочинила для кобеля много дополнительных домашних кличек, к которым кобель относился с пониманием. Мы звали Сармата по-разному: Сармат, Сармата, Сарматя, Сарматик, Сарматичка, Матичка, Матичка-Сарматичка, Мата, Мата-Сармата, Матя, Матя-Сарматя, Сарматя-Матя, Сарматуша, Сарматушка, Сарматуля, Сарматенция, Сармать твою.

Подросшего Сармата захотела увидеть заводчица. Она соскучилась. Миновало почти восемь месяцев с сентябрьского вечера, когда маленький Сармат оказался у нас.

Май уходил, оставляя на память праздничные впечатления. На звонок в дверь первым, как положено, отозвался Сармат. Он оглушительно и отрывисто залаял и заторопился к входной двери. Я открыла дверь.

Заводчица вошла, и Сармат, не сомневаясь ни секунды, узнал свою прежнюю хозяйку. Его пасть широко раскрылась, а губы расползлись в необъятной улыбке, обнажая белый внушительный частокол зубов. Сармат улыбался во всю длиннющую пасть. Он поднял свое большое и протяженное туловище вертикально и своими громадными размерами заслонил хрупкую женщину. Передние лапы Сармат легко и нежно закинул ей на плечи. Голова кобеля возвышалась над головой бывшей хозяйки. Инерция массы Сармата заставила ее несколько податься назад, но она удержалась на ногах. Сармат нашел глаза заводчицы и принялся ласково лизать их, ее волосы, уши. Наконец прижался головой к женской шее и на мгновенье затих.

Сармат часто проделывал подобное с нами, но чтобы он вспомнил спустя столько времени человека, которого знал всего два с половиной месяца в младенчестве, и сохранил к нему теплые чувства, такого не ожидал никто. Мы изумились тому, какая у борзых хорошая память и какое бережное отношение к ней.

Женщина растрогалась. Она смахнула слезинку, обняла Сармата и изумленно все смотрела и смотрела на него, не в силах поверить, что огромный и мощный кобель — тот самый хрупкий, изящный щенок. Преображение щенка казалось ей сказкой. «Боже мой! Сармат, это ты?» — только и смогла она выговорить.

Заводчица не знала дум Сармата в тот момент, но ощущала. Выразительные глаза кобеля говорили без слов: «Дорогая, здравствуй! И ты могла подумать, что я забуду тебя?! Напрасно. В моем сердце сохранился уютный уголок дома из моего детства. Там всегда ты. А еще — моя неугомонная и заботливая мать, простодушные братишки и смекалистые сестрички, творимые нами шкоды и проказы. Тебе доставалось от нас. Мы болели и безобразничали, крушили и грызли в играх мебель — мы невинно росли. Когда я впервые открыл глаза, первым смутным образом было твое лицо, такое родное и любимое. Не знаю как, но я угадал сразу, что тебе обязан рождением. У меня все хорошо, дорогая, не волнуйся. Как замечательно, что мы встретились!»

Сармат не отходил от заводчицы ни на шаг. Он вертелся перед ней и тем самым бахвалился своим замечательным экстерьером, крупным телосложением, большим ростом. Я начинала ревновать, но останавливала себя мыслью, что Сармат — просто благодарное существо. Чувствуя посылы моей ревности, Сармат периодически подскакивал ко мне и прижимался.