Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Она бегала быстро и легко, была невиданно увертлива. Гибкая и стремительная, Анфиса могла на всем скаку изменить под прямым углом траекторию бега и практически не утратить скорости, что позволяло ей быть поимистой. По маневренности и скорости бега она превосходила всех борзых, которых я воспитала, в том числе и несравненную Айну. Наян тоже смолоду имел быстрый бег. Бывало, он даже нагонял рванувшую вперед Анфису, но поймать ее было невозможно. Она молниеносно и рывком сворачивала на сторону, как заяц, и Наян проносился мимо с разъяренным рычанием. Он злился на проворную сестричку и на свою громоздкую неуклюжесть, но поделать ничего не мог. Наян тормозил бег всеми конечностями сразу. Пыль, земля взлетали тучами из-под его ног, и Наян замирал на месте, плохо различимый в пыльном мареве. Он смотрелся громадным призраком, показавшимся из другого — большего размерами — мира. Высмотрев Анфису, Наян разворачивался в ее сторону и с мстительным выражением на морде преследовал сестричку, чтобы взять реванш, но опять безуспешно.

Дети бегали лучше папаши, и я наконец поняла, в чем главная жизненная миссия моего возлюбленного Сармата. Он являлся прекрасным производителем и воспитателем потомства, что, поверьте, немаловажно. Мальчик не раз подтвердил этот напрашивающийся вывод о смысле его существования, явив миру многих других щенков, из которых выросли резвые борзые.

Какие же борзые выросли из наших щенков?..

Анфиса получилась борзой необыкновенной красоты. Несомненно, ее дальними предками являлись собаки из охоты помещика Плещеева. Все в ней было правильно. Росла Анфиса ровно, соблюдая пропорции тела. Задние ноги в стойке держала потянутыми, была «вся впереду» (как говаривали встарь псовые охотники), имела лапы в комке и стояла на зацепах передних ног, утыкая когти в землю — то есть на коготках, как и ее мать. Она нарастила хорошие черные мяса, что на бедрах. Изяществом костяка Анфиса пошла в Сармата, от него взяла и большую, чем у Айны, длину ног. В холке девочка достигла семидесяти семи сантиметров. Обхват грудной клетки равнялся девяноста пяти сантиметрам, а подрыва — пятидесяти семи. Длина ее, если мерить параллельной земле линией от соколка на груди до основания правила, составляла восемьдесят пять сантиметров, как у Айны (вообще же, по правилам кинологического судейства, длина туловища собаки измеряется иначе, и из нее и роста собаки выводится индекс растянутости, величина которого должна соответствовать требованиям экстерьера, но я описываю иначе длину своих борзых не по неграмотности, а для наглядности их образов и простоты понимания меня обыкновенным читателем). Весила Анфиса сорок пять килограммов. Была бочковатой, как мать, но не пряма в спине, как та, а с напружиной. Между маклоками вмещалось шесть моих пальцев. Поскачку от обоих родителей унаследовала вытяжную, но, в отличие от них, бежала легче, быстрее, чаще производя махи туловища и ног. Она летала над землей! Окрас ее псовины был богатым по насыщенности цветов и их гамме. В сумерках и при плохом освещении Анфиса казалась серенькой. При солнце или в свете лампы Анфиса менялась, как хамелеон. Если смотреть на нее, находящуюся в тени деревьев в яркий солнечный день, то это была темно-красная борзая, почти гнедой масти, как у лошадей. Если она бежала по солнечному полю, то выглядела светло-рыжей, как степная лиса. Белизна ног, передней части шеи, груди, живота, паха, кончиков щипца и правила была чистейшей, снежной, кипенной. Штанишки (уборная псовина на гачах) имели бледно-серый окрас. Можно сказать, светло-пепельный. Белый, серый, черный, желтый, оранжевый и красный цвета в их неповторимом сочетании давали впечатляющий визуальный эффект.

Мы называли Анфису «рыжулей».

Она была воистину цветущей, цветочной, красочной — что окрасом, что характером, что повадками, что душой, — и всецело отражала значение своего имени.

Злопамятная к плохим людям, Анфиса безоглядно любила и ценила нас, обожающих и понимающих ее. Эмоциональностью и чувствительностью превосходила остальных моих борзых. Стремилась быть главной в своре и первенство свое удерживала с честью. Была изобретательна. Хитрила с кобелями, утаскивая из-под их носов лакомства. Лекарственные таблетки прятала за щеку, а потом незаметно выплевывала. Я не сразу это заприметила и впоследствии тщательно проверяла ее пасть.

Если Анфисе что-либо не нравилось, она упрямствовала до конца. Анфиса ненавидела расческу, и приходилось ее удерживать силой, чтобы расчесать.

Она больше походила на отца — и внешне, и покладистым характером. От матери взяла лапы в комке, общий постав корпуса и ног, струну стойки, а также неуемный азарт, отчаянность, решительность и бескомпромиссность при травле. Псовина ее была более шелковистой, чем у Айны и Сармата (вместе взятых). Иными словами, девочка унаследовала от родителей их лучшие внешние и внутренние качества.