Жизнь в эпизодах

Там для меня в каждом звуке и запахе было счастье. Первые позывные каждого утра – ауканье горлиц, кукареканье петуха и нашептывающий шелест ветра в листьях деревьев за окном спальни. Услышала – и уже счастье! А когда случалось услышать поутру ток аиста, то дух захватывало от ощущения своей избранности. Несколько раз аисты устраивали гнездо на телеграфном столбе около нашего подворья, и тогда думалось, что значит, мы очень хорошие и особенные, раз эти птицы выбрали наш дом для своего жилища. По-украински они нежно зовутся «лэлэкы». Лэлэкы…

Выйдешь на крыльцо – солнце целует в глазки, щуришься и сквозь прищур видишь, как в сенях времянки, что напротив, бабушка готовит «сниданок». (Я у бабушки почти не говорила по-русски, поэтому часто буду использовать в рассказе украинские слова в русской транскрипции, и думаю, вы без труда догадаетесь, что они значат.) Бросишь бодро «Добрый ранок» и бежишь, впрыгнув в шлепки, в уличный туалет, а по пути к нему заглянешь в хлев для утреннего приветствия хрюшкам. Потом к умывальнику, который находился также на улице. А дальше идешь в курятник и забираешь с «сидала» еще теплые яйца, радуешься, если скорлупа не испачкалась пометом. Приносишь бабушке, чтобы она пожарила на смальце самый лучший неповторимый омлет. Как же это было вкусно!

Не каждый день, но довольно часто бабушка варила самые вкусные в моей жизни вареники: с творогом, собственной садовой вишней, картошкой и шкварками. Никогда, нигде, ни у кого, даже у самых искусных бабушкиных подружек, даже из-под ножа самого крутого шефа самого крутого украинского ресторана мне не довелось отведать ничего, хотя бы близко напоминающего ее вареники. И если бы вдруг это случилось, я бы расплакалась от радости ностальгии. Этот вкус я не забуду никогда. Я много чего научилась готовить, пока гостила у бабушки, но секрет ее вареников перенять мне так и не удалось, как я ни старалась. Не сравнить, конечно, городские продукты и сельские, но, думается мне, было еще что-то на кончиках бабушкиных пальцев, что превращало тесто в пушистое облачко, тающее во рту. Когда я была в селе уже после ее смерти, я однажды попробовала сделать вареники, продукты ведь те же. Мне помогала бабушкина подруга – та самая баба Ганя[11], которая, выходит, спасла тогда жизнь моему деду, всполошив соседей. Как у бабушки, у меня не получилось. И блины у меня выходят отменные, и оладьи, и медовый торт по ее рецепту, а вареники – нет. Наверное, у каждой хозяйки есть такое коронное блюдо, которое сотворить может только она.

Часто бабушка жарила на сковородке корж, и я очень любила это простое лакомство. Рецепт нехитрый: сыворотка, оставшаяся после отжимания творога (бабушка называла ее «сырóватка»), яйцо, мука, соль, сахару чуток да щепотка соды. Тесто нежно замесить, сделать из него шар, раскатать, равномерно проколоть вилкой и обжарить с двух сторон до корочки на сковороде со сливочным маслом. А потом макать в домашний мед или смородиновое варенье, запивать молоком или чаем с мелиссой…

Какое блаженство было макнуть в тарелочку с душистым подсолнечным маслом ломоть свежего, теплого деревенского хлеба, присолить и жадно жевать, утирая с подбородка смолистые подтеки… Все в детстве особенно вкусно куда-то макать, а потом еще и пальцы облизывать.

Удивительное дело, половину того, что я ела у бабушки, мне было есть нельзя, но там у меня редко бывали сильные аллергии. И если что с животом случалось, то от жадности. Бывало, приеду к ней и тут же накинусь на простоквашу, наверну пару тарелок, а потом ночью худо. Или когда дед мед гонит, налопаюсь свеженького, янтарной струйкой стекающего с ложки меда с жирным домашним грецким орехом до отвала, а потом рвет. Это сейчас я грамотная и знаю, что мне лактозу есть совсем нежелательно, а мед с орехами – удар по поджелудочной, а тогда – кто остановит. Меру познаешь на практике. Ни на молоко, ни на орехи, впрочем, я не обижалась и, как наказывал дед, ночами до ветру бегала под дерево грецкого ореха, которое росло прямо у крыльца, и метко, насколько это возможно для девочки, удобряла. Дед считал, что от детской росы он лучше растет, а я была и рада стараться.

У бабушки было для меня правило: «Три дня гостья, потом – внучка». Это значило, что первые дни по приезде я могла ничего не делать по хозяйству, бездельничать, а дальше в мои обязанности входило помогать. Как часто звучало на подворье: «Катруся, айда до праци!» Бабушка научила меня многому, я охотно трудилась в меру своих возможностей, а чем-то сверхсложным меня не нагружали. И в этом труде и осознании своей помощи тоже было много счастья.