Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Вспомнив свою красивую молодость, он пригласил подругу-манкенщицу (уже, к сожалению, на пенсии — его еще «добрачный», как я понял, роман) и ее более молодую подругу. Она как раз предназначалась мне… но не досталась. Как только мы чуть-чуть выпили, я стал вдруг рыдать.

— Бабушка умерла!

Подруги изумленно переглянулись.

— Бабушка умерла! — я стал названивать маме в Петербург.

— Но то было двадцать лет назад. Что с тобой, Валерий?

— Бабушка умерла!

Меня пытались утешить, но им это не удалось. Я рыдал о том времени, которое не вернется уже никогда.

Году в восьмидесятом завотделом сельского хозяйства Гатчинского райкома — видимо, чтобы показать свою значимость — приказал опытные поля из Суйды, где они создавались и приспосабливались к работе много десятков лет, перевести — ну, ясное дело, вместе с посевами — на сорок верст вдаль, аж за Сиверскую, где почвы были абсолютно другие. Может быть, им суйдинские поля приглянулись для охоты на зайцев? Но формально — должны же были руководители проявить свою заботу о сельском хозяйстве, реформу провести — иначе люди могли подумать, что начальники не нужны, зря на своих шикарных машинах ездят. А ведь поле с драгоценными гибридами на стадии выведения сорта, причем уже в завершающей стадии — это даже не поднос с драгоценными бокалами, а нечто гораздо более ценное и еще более нетранспортабельное! — объяснял им отец… Бесполезно! Как проявление неустанной заботы о людях вышло какое-то, безусловно судьбоносное, постановление правительства об улучшении работы учреждений сельского хозяйства… то ли их надо было прогрессивно укрупнять, то ли, наоборот, прогрессивно измельчать — сейчас этого никто уже и не помнит. Надо было переезжать!

Белогорка под Сиверской — место живописное, дачное — крутые песчаные обрывы над извилистой Оредежью, шикарная вилла дочери Елисеева в стиле модерн на крутом берегу. Там оборудовали лабораторию.

Где тут сеять — не очень понятно. Но отец не унывал.

— Белла Горка! — подняв палец, он радостно восклицал. — Говорят, здесь раньше итальянцы жили и восклицали — «Белла Горка»!

«Откуда итальянцы?» — подумал я. Но разубеждать его не стал.

Засеяли новые, гораздо более бедные — в смысле почв, плохо приспособленные поля.

— Прэ-лест-но! Прэ-лест-но! — это бормотал он всегда… даже тогда, когда не все было «прэлестно». Мы ходили с ним по полям — огромным, с тысячью квадратных делянок, с выросшими на них гибридами (каждая делянка обозначалась колышком с цифрами). На многих стеблях был сверху пергаментный мешок: на результаты скрещивания, внесения определенной пыльцы в завязь ничто больше не должно было влиять…

Тот секретарь райкома, который перекинул селекционную станцию сюда, в пьяном виде находясь за рулем, врезался в машину с генералом КГБ. Надо же, как неудачно! Не мог уж в кого-то другого врезаться. В результате — его сняли или понизили, точно неизвестно… Отец сказал мне об этом вскользь, думая, как всегда, о своем. К счастью, не произошло у тогдашнего руководства бурного раскаяния — хотя это уже было модно в партийных кругах — но это могло бы привести к обратному переселению селекционной станции в Суйду. Но, как говорят историки: не произошло. У властей не до всего, к счастью, доходят руки!

И, неустанно благодаря партию хотя бы за это, отец ходил по делянкам, осматривал через лупу колоски, подсчитывал количество зерен, измерял длину колоса.

— Прэ-лестно!

И в результате в этих не самых благоприятных для земледелия местах вывел новый сорт ржи — Волхова, самый выносливый, который потом кормил весь Северо-Запад.

И как он мне потом рассказывал, даже бедность здешних почв оказалось кстати.

Как говорил с усмешкой отец: «Бедному вору — все впору!»

Когда в Белогорке праздновали его девяностолетие (отец, замечу, при этом был бодр), главный докладчик заметил:

— Вы выдающийся селекционер, Георгий Иванович — изобретательный, смелый, независимый, не боявшийся риска! То, что вы делали, выводя сорта, — вряд ли кто повторит: духу не хватит! Так что практиковать ваши способы как постоянную методику для рядовых селекионеров, увы, нельзя! У вас и чудеса происходили, нужные гибриды так быстро получались, словно Бог вам помогал!

— Всего лишь настойчивость и четкая цель! — сварливо отец проскрипел.

Другой докладчик, наоборот, отрицал роль личности и напирал на величие эпохи:

— Великие задачи ставились! Потому и люди такие появлялись, как наш уважаемый юбиляр!

Это, конечно, вопрос: человек делает эпоху — или она его? Одно можно сказать — отец всю свою жизнь с упоением занимался лишь тем, что любил. Была ли пора его жизни (1911–2015) самой благоприятной в нашей истории? Разные есть мнения. Батя не жаловался. Было некогда. Только — на девяносто пятом году жизни — постанывал:

— Как я скучаю по посевной! Бегаешь, как молодой… пар с головы идет! Эх!