Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Зато я оказался в доме с великой и трагической историей! Четырехэтажный, светло-желтый, как и большинство зданий в парадном Петербурге, он роскошно раскинулся сразу на две элегантнейшие (и, не скрою, самые дорогие) улицы Петербурга — Невский и Большую Морскую. С самого начала его история непростая! Здесь завязалась «роковая двойная дуэль», когда Александр Сергеич Грибоедов привел в этот дом к своему другу Завадовскому знаменитую балерину Истомину («блистательна, полувоздушна», как писал о ней другой Александр Сергеич — Пушкин), и балерина осталась у Завадовского на несколько дней (и ночей). В бешенстве официальный жених Истоминой, красавец-кавалергард Василий Шереметев, продолжатель одного из самых знатных родов России, вызвал Завадовского на дуэль. И как часто бывает на дуэлях, случилась вопиющая несправедливость: абсолютно штатский Завадовский застрелил Шереметева, профессионального военного, причем не сразу убил, а смертельно ранил — так, что обезумевший от боли Шереметев нырял в снегу — «как рыбка», по словам одного из свидетелей. Такое не могло остаться безнаказанным — и секундант Якубович (впоследствии один из декабристов, чья роль в декабрьском восстании загадочна и неодозначна) вызвал Грибоедова на дуэль. Но из-за важных государственных дел (Грибоедов был дипломатом) дуэль сразу состояться не могла. Якубович настиг Грибоедова только на Кавказе, они стрелялись, Якубович прострелил Грибоедову правую руку и злорадно сказал: «Ну вот, теперь хотя бы передергивать не будешь!». По одной из легенд, которые всегда сопровождают великих, Грибоедов не только написал «Горе от ума» и прекрасно играл на рояле (вальс его сочинения знаменит до сих пор), но еще и виртуозно «передергивал» в картах, то есть шельмовал.

Трагическая история этого дома не прерывалась… Назвать его «проклятым» я как-то не берусь, поскольку сам в нем живу. Назову его лучше «сюжетообразующим». Известно, что в этом доме (и даже известно, в какой квартире) находился знаменитый «великосветский» карточный притон, который держал знаменитый шулер Огонь-Огановский. Здесь Пушкин однажды проиграл крупную сумму денег, завел большие долги, но потом отомстил коварному Огонь-Огановскому, написав по пережитым впечатлениям «Пиковую даму» (неплохая вообще-то, месть, все бы так «мстили»). Но репутация дома подтверждалась и дальше.

Почему столько всего «липло» к нему? Может быть, потому, что он стоял так заметно — на пересечении двух самых красивых улиц города? Известно, что на первом этаже был здесь оружейный магазин, в котором секундант Пушкина Данзас купил пистолеты для роковой дуэли. Модный был магазин, и люди высшего света просто обязаны были покупать оружие именно там. Нельзя, что ли, в другом месте купить?! Может, все бы иначе пошло? Но не мог же Данзас, гвардейский офицер, покупать оружие из-под полы на Сенном рынке, как, возможно, сделали бы мы ради экономии — и ни один пистолет бы не выстрелил, к нашему общему счастью! Но тогда требовалось покупать пистолеты для светских дуэлей именно здесь, на углу Невского и Большой Морской. И дом этот опять оказался замешан в трагическую историю. С деревянным ящиком, в котором лежали два пистолета, Данзас встретился с Пушкиным в кафе «Вольф и Беранже», которое находилось и сейчас находится наискосок от нашего дома. Они выпили по стакану лимонада и отправились на Черную речку.

Жил в нашем доме и Мусоргский, находившийся в тот момент уже в очень серьезной стадии алкоголизма (о чем и говорит знаменитый его портрет той поры). Возвращаясь со службы, он непременно и ежедневно заходил в знаменитый тогда трактир «Малоярославец» на Большой Морской, у арки Главного штаба — и напивался, по свидетельству очевидцев, уже не как дворянин, а как простолюдин. Вероятно, потому и нет здесь памятных досок Пушкина, Грибоедова и Мусоргского — поскольку связаны с этим домом не самые прекрасные моменты их жизни. Но несмотря на такую историю — а может, как раз благодаря ей — дом этот страшно притягателен. И не то чтобы я не хотел оказаться в этом «сумасшедшем доме» — я грезил о нем! Как раз нормальный дом, для писателя.

Иногда я думаю: а оказался бы я в этом доме, если бы не революция? Если бы и оказался в Петербурге, крестьянский сын и внук, то в лучшем случае, наверно, носил бы сюда дрова с черного хода?

Но люди творческого труда и без всякой революции заходили сюда, и даже жили… например Мусоргский. Так, может, и я бы оказался здесь?

Глава девятнадцатая. Конец эпохи (1991–2017)

В Москву я, конечно, гонял, сколько можно — там жил мой любимый веселый брат Игорек. Я специально брал самые ранние поезда — и мы часа два на его кухне травили и хохотали — до выхода его на работу.

МАИ он закончил с отличием, как и школу, попал в КБ… Я несколько раз его провожал — и помню, был удивлен, что хотя КБ — авиационное, он почему-то спускается после проходной, куда-то вниз. Блестяще защитил диссертацию, но почему-то остался работать там же.