Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

– Ладно, защитник полюбовницы своего отца, – примирительно сказала Лидия, – допивай чай, а я соберу кое-какие припасы для отца, – у них, верно, в доме шаром покати: хлеб и то не всегда бывает, а ты гость и брат мой, поэтому негоже тебе картошкой питаться вместе с отцом-дворянином. Соберу я посылочку с провиантом от жены лавочника нашему отцу – теперь он не брезгует брать от меня помощь и не воротит нос от своей дочери – жены лавочника.

– Злая ты стала, Лидия, – осудил Иван Петрович сестру. – Отец не нажил капиталов и постарел, а новая власть не жалует бывших дворян и богатеев, а потому не платит им пенсию, если старые и в нужде. Я теперь тоже немного буду помогать отцу в старости, братьям напишу – думаю, что и они, если в силах, помогут своему отцу.

Мир перевернулся: теперь рабочие и крестьяне у власти, а дворяне в нужде, и, если разобраться, то в этом есть справедливость: сотни лет крестьяне были холопами у дворян и жили в бедности, – пусть дворяне попробуют, что это такое – жить бесправно и в нужде. Ты же говорила о царе и его семье, что поделом их убили, по твоему получается, что и нашему отцу тоже поделом досталась такая жизнь на старости лет?

– Не со зла я ополчилась на отца и его Фросю, – оправдывалась Лидия, подавая брату корзину со снедью, что успела собрать за разговором. – Это во мне давняя обида говорит, да и ворчливая я стала к старости. Вы, мужчины, не понимаете, что женская старость наступает раньше мужской, и она более тяжело переживается, – вот мы, стареющие женщины и злимся иногда понапрасну на своих близких, и брюзжим без конца, так что не обращай внимания на мои слова, и передавай привет нашему отцу, которого я люблю как дочь и всегда любила, но обижалась на его отношение ко мне несправедливое.

Простившись с сестрой, Иван Петрович возвратился в отчий дом, где его ждали отец и Фрося, чтобы вместе отобедать: Фрося зарубила и запекла в печи курицу, что по нынешним временам было событием весьма редким, и хотела придать обеду праздничный вид, почему и дожидалась возвращения гостя из его прогулки по селу.

Отец вполне оправился от прострела поясницы и грелся на солнышке, на крылечке, ожидая возвращения сына.

Иван Петрович, не мешкая, присел за накрытый стол, Фрося достала из шкафчика бутылку самогона, что хранила на всякий случай, и сама налила стопку Петру Фроловичу в честь приезда сына и выздоровления самого хозяина дома. Даже скудный обед у Фроси получился весьма вкусен, и скоро сытые хозяева и гость, отодвинув тарелки, приступили к чаепитию со свежим мёдом, что принесла им Лидия в прошлое посещение. Корзину с припасами, принесённую Иваном Петровичем от сестры, оставили до следующей трапезы, чтобы разнообразить стол на время гостевания Ивана Петровича.

– Живём мы, Ваня, на одной картошке и зелени с огорода, – пожаловалась Фрося, прихлёбывая чай из блюдца, которое по-крестьянски держала на растопыренных пальцах левой руки у самого лица. Сейчас, летом, выручают курицы, что несут яйца, к зиме кур зарублю, оставив парочку с петухом в сарайчике на зиму для весеннего развода – так и перебьёмся ещё одну зиму.

Денег нам на покупки взять негде, – хорошо, что у Петра Фроловича была припрятана заначка из серебряных рублей, на которые я покупаю муку прямо у мельника, – так дешевле, и масла постного иногда приносит Лидия – на хлебе и картошке перебиваемся всю зиму до урожая на огороде.

Хорошо, что не голодаем, как некоторые сельчане, а Пётр Фролович говорил, что на Волге и вовсе страшный голод царит: поп сказал, что люди едят мертвечину человеческую – это нам, мол, наказание за грехи наши и за новую власть, которую мы не звали, она сама пришла из больших городов.

Я помню, лет тридцать назад, у нас здесь и по России случился голод из-за неурожая зерна и картошки, люди тоже мёрли целыми деревнями от бескормицы, но чтобы кушать мертвечину, такого не было никогда. И попы тогда не кричали с амвона, что, мол, царь-батюшка в этом виноват, а всё сваливали на грехи человеческие, ибо любая власть есть от Бога.

– Какую власть народ заслужил, такая власть и правит людьми, – вмешался в разговор Пётр Фролович, размягчившийся от выпитого самогона.

– Что-то мы после сытного обеда заговорили о голоде – к чему бы это? – спросил Иван Петрович и, не дождавшись ответа, продолжил: – Времена военного лихолетья прошли, и даже при этих большевиках жизнь начинает налаживаться.

Конечно, таким как отец, из бывших классов, жить трудновато, есть и будет, но остальные слои населения крепко поверили в Советскую власть и готовы строить новую жизнь в нужде и невзгодах, я в этом уже много раз убеждался. А тебе, отец, я помогать буду по мере сил моих и доходов: учительством, конечно, хором каменных не наживёшь, но на хлеб хватает, и учителей Советская власть уважает больше, чем бывшая царская власть. У меня трое детей, и ещё тесть и тёща со мною, но немного помочь деньгами смогу – я и сейчас рублей тридцать серебром оставлю в помощь перед отъездом, так что, отец, и ты, Фрося, голодать не будете.