Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

– Ничего не делай, Воробьёв, пусть эти з\к сидят в СИЗО до лучших времен которые скоро наступят. Мне приятель из краевого ГБ, Солонович, который недавно приезжал инспектировать нас, шепнул, что нарком Ежов обратился в Политбюро партии, чтобы разрешили НКВД самим привлекать врагов народа к ответственности без суда, чтобы ускорить наказания и усилить борьбу с контрреволюционными элементами. Враги и после принятия новой конституции СССР, не желают жить мирно в социалистическом государстве и всячески вредят промышленному строительству и укреплению сельского хозяйства на основе коллективизации.

Вопрос этот уже решается и надо только подождать. Пусть эти контрики посидят в СИЗО, а как выйдет постановление партии, мы их и накажем сами, как считаем нужным и как они этого заслуживают. Кстати, кто там у тебя числится в контриках?

– Есть несколько сомнительных личностей, на которых нет никаких доказательств в контрреволюционной террористической агитации, кроме доносов осведомителей и сами они не признаются. Вот их дела в папках, – ответил Воробьёв и начал читать фамилии з\к на папках, давая краткий комментарий обвинения.

– Иванов Пётр Фомич, – бывший торговец – нэпман, вёл разговоры о неэффективности советской торговли и пустых прилавках магазинов, Зелькин Яков Борисович, – врач зубной, торговал золотыми коронками, а в лагере говорил о плохой медицине советской и плохо отзывался о вожде партии и его здоровье, Домов Иван Петрович, – бывший офицер, защищал троцкистско-зиновьевскую банду…

– Стой, стой, – прервал его Шедвид, этого Домова я сам хотел привлечь как врага народа, чтобы не хвастался своим образованием и офицерством, но позабыл про него. Почему вопрос с ним до сих пор не решен, ведь почти год прошел, как поступил сигнал на этого Домова за контрреволюционную агитацию?

– Я здесь ни при чём, – запротестовал Воробьев, это уполномоченный Куликов, что сначала вёл его дело всё тянул и тянул, а потом и вовсе хотел вернуть обратно в лагерь, как он уже сделал с его подельником Мироновым.

– С Куликовым я сам разберусь, а ты делай, что тебе сказано. Подождем решения партии и тогда всех скопом накажем. И хватит мне показывать эти папки с делами на з\к. Ты же зашел посоветоваться – вот и я дал тебе совет подождать пока, в следствие же я не имею права вмешиваться, – хитро улыбнулся Шедвид, показывая ряд желтых кривых зубов в оскале губ.

– Понял, Осип Абрамович, так и сделаю, как Вы посоветовали, – почтительно ответил следователь Воробьев, собирая папки, – разрешите идти?

– Ладно, идти, – миролюбиво разрешил Шедвид, – и потревожь в лагере наших осведомителей, чтобы усилили бдительность и помогли выявить скрытых врагов народа. Выйдет постановление партии, а у нас уже всё будет готово, и мы этих контриков враз и кончим, – и начальник 3 отдела, снова углубился в чтение газеты, которой только что обмахивался от жары.

Воробьёв пятясь, покинул кабинет и, помахав рукой секретарше Оле, вышел коридор. – Умеет же Ося устроится по женской части, – завистливо подумал он, вспоминая стройную выпуклую фигурку секретарши.

– Ну, ничего, если всё пойдет как надо, то и Ося скоро споткнется – глядишь я и буду начальников отдела вместо него, как и обещает Солонович, тогда и Оля перейдет ко мне по наследству.

Дело в том, что в прошлый приезд Солоновича, тот предложил Воробьеву давать информацию на сотрудников 3 отдела, на что Воробьев немедленно согласился и сразу же донёс на Шедвида по его амурным делам с секретаршей Олей, на которую Воробьев смотрел, пуская слюни и изредка довольствуясь интимными услугами лагерной воспитательницы Гладышевой: той самой, что была воспитательницей на фаланге Ивана Петровича Домова. За информацию Солонович обещал Воробьеву повышение по службе, а другого пути здесь не было, как вместо Шедвида.

Для Ивана Петровича потянулись длинные дни тревожного ожидания, но на допросы его перестали вызывать, будто снова позабыв о нем, как уже было прошлой осенью. Воробьёв воспользовался советом Шедвида и занял выжидательную позицию, перестав вызывать подследственных на допросы и занявшись поиском новых обвиняемых среди з\к.

В духоте камеры СИЗО прошли два месяца жаркого сибирского лета, но для Ивана Петровича ничего не менялось и ничего не случалось. Сокамерники приходили и уходили: кто назад в лагерь, если обвинение считало поступок незначительным, типа драки между уголовниками на фалангах, кто уходил в штрафной колонне по этапу в другие лагеря, где условия работы были более суровыми, чем в Бамлаге, например, под Магаданом, а Иван Петрович всё ждал решения своей участи.

Тем временем, нарком НКВД Ежов Николай Иванович получил одобрение Политбюро партии большевиков на своё предложение упростить процедуру привлечения к ответственности лиц, причастных к контрреволюционной деятельности, саботажу, вредительству и прочим деяниям против Советской власти.