Жизнь в красном

Мне кажется, писатель, я должна рассказать тебе эпизод, который задел меня и запомнился: Главного актера зовут Эльмондо, ему около пятидесяти. Он одет с иголочки: шляпа, куртка, жилет, галстук и начищенные ботинки. Он идет по мощеному тротуару. Его приятное лицо сияет от счастья. Он обгоняет дам с тонкими талиями, одетых в шелк и кружева. Они, переговариваясь между собой, ходят туда-сюда. Роскошно одетые мужчины держат дам под руки и беседуют с ними. Эльмондо обгоняет всех этих людей и останавливается у двери одного из домов. Он звонит два раза. Мальчишка-слуга, который знает его, бежит открывать. Он распахивает дверь и провожает Эльмондо в гостиную, где того ждет девушка, Жозефина. На ней платье с глубоким декольте, которое подчеркивает ее изящную фигуру. Это доставляет Эльмондо большое удовольствие. Его глаза блестят от радости. Жозефина улыбается. У нее красивая улыбка. Она высокая, элегантная, чувственная девушка с томным взглядом и длинными волосами, которые делают ее похожей на фею. Эльмондо долго целует ее в губы. Мужчины у телевизора начали перешептываться. Они говорили о красоте Жозефины, о любви. Пини, вся высохшая от старости, сделала недовольную гримасу и скрючилась на своем стуле.

Потом она повернулась к Боссану, старику, который только что вернулся с плантаций Берега Слоновой Кости, где он провел большую часть своей жизни.

— И что за удовольствие прижиматься друг к другу губами? — усмехаясь и покачивая головой, спросила она.

— Это удовольствие любить, — сказал Боссан.

— Убить? — переспросила Пини.

— Лучше бы ты молчала, моя дорогая, тебе этого языка не понять. Это значит «любить», а не «убить». Ты хоть знаешь, что это значит?

— Что?

— «Убить» — это лишить жизни, тогда как «любить» — это…

— Ох, ну ты все такой же! Мне это все уже ни к чему. Жизнь мне дала достаточно.

— Чего ж тогда спрашиваешь, если сама знаешь? Сдержанные смешки послышались там и тут. Пини замолчала. Наступила тишина, все вновь погрузились в телесериал:

После вкусного ужина с вином, сидя в мягком кресле, Эльмондо и Жозефина ласкают друг друга.

— Я так рада, что ты пришел, ты так нужен мне, — говорит Жозефина, глядя на него глазами, полными любви.

В ответ Эльмондо целует ее в губы, в лоб, в щеки. Она закрывает глаза и продолжает чувственным голосом:

— Ты возьмешь меня в жены. Я бы с удовольствием заботилась о тебе.

Эльмондо сжимает ее в объятиях. Она вновь открывает глаза и слышит:

— А ты, ты выйдешь за меня?

— Каждую ночь я думаю о тебе. Но я спрашиваю себя, оставишь ли ты свою жену после стольких лет брака, чтобы все начать с начала со мной?

— Я люблю тебя!

Глаза Жозефины загораются от радости. Ее красота сияет мириадами огней. Эльмондо срывает с нее сорочку и сжимает в объятьях, ласкает ее упругую, налитую грудь. Жозефина закрывает глаза и глубоко вздыхает от поцелуев, которыми он осыпает все ее тело.

Молодежь зааплодировала. Я увидела, как засияло лицо Латы, деревенского могильщика. Он улыбался во весь рот. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался, даже у мамы в кабаке. Телевизор! Ах, этот чертов телевизор смог-таки выманить улыбку у этого костлявого, словно вытесанного из камня, лица! Телевизор открывал для нас новую жизнь, новый мир, что лежал по ту сторону гор и околдовывал нашу деревню.

Среди девушек послышался сдавленный шепот. Благодаря телевизору мы открывали для себя то, что так хотели узнать и пережить: ласки, поцелуи, от которых чувствуешь глубокое волнение, дрожишь и плачешь от удовольствия. Мы слышали то, что нам хотелось бы услышать: нежные слова, которые заставляют мечтать.

Ах, телевизор! Этот чертов телевизор, он собирал нас вокруг себя каждый вечер, он давал то, чего нам так не хватало, то, чего мы не знали в нашем мире, полном табу! Он разрушил наши горы. И открыл нам запретную любовь. Пожилые мужчины и женщины смотрели любовные сцены и переживали те же эмоции. Кто бы мог в это поверить? Время от времени доносился шепот или резкие замечания — знак того, что скоро все должно было завершиться.

Когда фильм закончился, мужчины кричали от гнева. Им хотелось любви. Они требовали любви. Но в тот вечер ее больше не было. Учитель Марибо был спокоен. Из солидарности и гуманизма он готов был из кожи вон лезть, чтобы доставить нам удовольствие. Но он не мог пойти против солидарности, которая объединяла жителей Лото. Если нужно было, он мог даже страдать, как и я, только чтобы сделать других счастливыми, даже если его Дух протеста время от времени восставал против подчинения общественному мнению. Мы благодарили его, как в то время было принято.

Он отвечал нам, улыбаясь, чтобы показать свое радушие, потому что нужно было отвечать, улыбаясь, потому что не было другого средства отблагодарить от всего сердца.

Снова воцарилась тишина. Я вернулась домой под концерт насекомых, прячущихся в мокрой от росы траве. Деревня встречала огоньки духов, как обычно, выходящих из пещер, чтобы сиять в воздушных просторах.