Читаем Жизнь в «Крематории» и вокруг него полностью

Данная коммерческая акция предопределила мое присоединение к «Атмосферному давлению», куда кроме Армена (бас, вокал) входил поющий гитарист Джон Хомяков и барабанщик Александр Севастьянов. Я стал играть на акустической 12-струнке и петь. Кстати, впоследствии Джон фрагментарно присутствовал в записи «Иллюзорного мира» (1986 год) и «Комы» (1988 год), а также несколько раз появлялся в составе «Крематория» на сцене. Александр Севастьянов записывал бонги на альбоме «Крематорий II» (1984 год), ударные на альбоме «Иллюзорный мир», и тоже пару-тройку раз концертировал с группой.

Репертуар «Атмосферного давления» на 60 % состоял из англоязычных композиций собственного производства в стиле модернизированного Black Sabbath, а до боекомплекта добивался классическими рок-хитами («Jumpin' Jack Flash» – Rolling Stones; «I Saw Her Standing There» – Beatles; «Soldier of Fortune» – Deep Purple; «Pandora Box» – Procol Harum etc.) и несколькими образцами отечественной рок-музыки, так необходимыми просыпающемуся национальному рок-сознанию. Кроме пары вещей «Машины времени» (пусть это вас не шокирует, так как наличие песен Макаревича в репертуаре тогдашних групп было стандартным), у «Атмосферки» был и свой конек: три вещи незаслуженно забытой ныне московской группы 70-ых – «Оловянные солдатики», в которых мы с Арменом впервые почувствовали силу нашего двухголосия…

…Совковых команд в те времена было не так уж много. Из Москвы наиболее интересными для себя мы считали «Високосное лето», уже упомянутых «Оловянных солдатиков», чуть позже (с 1979-го) – «Воскресение». Питерцев мы тогда еще не знали – кроме залетных «Мифов» и попавшей к нам совершенно случайно катушки Юрия Морозова, добитой почему-то концертом Ильченко (что выяснилось лишь пару лет спустя).

А пока мы выступали на любых доступных площадках: на танцах в ДК различных институтов, на свадьбах, на выпускных вечерах – везде, куда приглашали.

Кстати, я забыл упомянуть, что в 1978 году, еще до моего появления, «Атмосферным давлением» была записана фонограмма «Корабль дураков», куда входило 14 композиций на англо-марсианском языке. К сожалению (или к радости?), впоследствии эта пленка была утеряна, а не то сегодня она представляла бы огромный интерес для коллекционеров.

ПЕРВЫЙ БЛИН

Первое выступление «Крематория», вернее группы, называвшейся совсем по-другому, но уже исполнявшей первые «крематорские» опыты, произошло в рамках фестиваля искусств МАИ – «Студенческая весна».

Наш одногруппник, комсомольский функционер Валера Рождественский посоветовал нам с Арменом попытаться получить стипендию обходным путем – посредством участия в данном фестивале. Мы решили попробовать, хотя, поверьте, основной козырь был нематериален.

Дело в том, что внутри «Атмосферного давления» вызрело новое дитя – акустические песни-зарисовки, иллюстрировавшие наш бесшабашный быт тех дней. Эти вещи мы с применением акустических гитар, губной гармошки, флейты и двух голосов уже пели своим друзьям на наших сборищах (читай – пьянках), и вдруг появилась реальная возможность выдвинуться в один из лучших в Москве тысячных залов – зал дворца культуры МАИ.

Упоминавшиеся уже барабанщик и гитарист «Атмосферного давления» наши с Арменом новые опусы не приветствовали, поэтому мы решили задействовать людей со стороны. Ими стали: совершенно непредсказуемый альтист Дима Плетнев (кликуха «альтист Данилов»), то ли выгнанный, то ли ушедший с третьего курса училища при консерватории, и наш с Арменом сокурсник и собутыльник Андрей Пустовой, обладавший феноменальной семейной особенностью расслаблять фаланги пальцев и выстукивать ими совершенно невообразимые ритмические рисунки. Любой, кто когда-либо видел, как он это делает, сразу принимался размахивать руками, пытаясь изобразить нечто подобное. Не тут-то было, повторить то же самое было невозможно.

Но по порядку: мы с Арменом заявились в факультетский комитет ВЛКСМ и сообщили о своем желании выступить на фестивале. Предложение было принято весьма благосклонно, но последующие слова о том, что мы будем исполнять собственные песни, вызвали шок, нам тогда непонятный. Мы и сами могли бы догадаться: комсомольские кураторы фестиваля опасались, что наше выступление со своими песнями может принести им неприятности. Поэтому особое внимание устроители фестиваля уделили нашим текстам, которые рассматривались почти под микроскопом. Но после недельных мытарств с переделкой текстов наш репертуар обрубили на контрольном прогоне, заявив, что нам лучше играть инструментальную музыку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное