Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов

Пятнадцатого июля 1996 года Адирондакские горы проснулись под звуки бури, самой сильной из всех, когда-либо наблюдавшихся к востоку от Миссисипи. Не торнадо, а микровзрыв, конвективная гроза, которую гнала сюда ударная волна с Великих Озер. Стихия выворачивала все деревья без разбора. Те, кто расположились лагерем, застряли в своих палатках, те, кто пошли в поход, были отрезаны от мира — тропы исчезли под завалами деревьев тридцатифутовой высоты. На помощь им послали вертолеты. Всего за час обширные участки тенистого леса превратились в нагромождение вырванных деревьев и комьев земли, освещаемое лучами летнего солнца.

Такие опустошительные бедствия, стирающие всё подряд, случаются редко, но леса выказывают завидную стойкость перед лицом несчастья. Мне говорили, что китайский иероглиф, означающий «катастрофа», используется и для другого слова — «возможность». Катастрофическое разорение открывает возможность для многих видов. Так, например, осины прекрасно приспособлены к тому, чтобы извлекать пользу из периодических потрясений. Растущие быстро и живущие недолго, они дают легкие, уносимые ветром семена, которые летят на пушистых парашютиках. Чтобы путешествовать с высокой скоростью на большие расстояния, семена оснащены лишь минимумом необходимого. Срок их жизни — несколько дней, и если они не прорастут, то погибнут. Семя, упавшее на неповрежденную лесную подстилку, не имеет ни единого шанса на успех. Его тоненький корешок, залог самодостаточности, не может пробиться сквозь массивный слой листьев, а плотный полог не пропускает солнца в достаточном количестве. Но после бури подстилка перевернута, вырванные с корнем деревья превращают ее в груду стволов и накиданной земли. Семена осины первыми селятся на опустошенных участках, падая в чистую, богатую минералами почву под ярким солнцем.

Такие бури, как эта, случаются, наверное, раз в столетие, но ветер дует каждый день, раскачивая деревья, образующие полог, ослабляя их корневую систему. Ветер — основная причина гибели деревьев в северных лиственных лесах. Тяготение побеждает всех, рано или поздно. При частых бурях, а также зимой, под слоем льда, деревья валятся буквально одно за другим: это своего рода удары маятника экологических часов. Рухнуло дерево — в пологе леса образуется просвет, столб света падает на подстилку. Эти небольшие отверстия пропускают недостаточно света для осин, но есть другие виды, спешащие извлечь выгоду из чьей-нибудь кончины. Желтая береза, скажем, укореняется на небольшом холмике, возникающем после падения дерева, быстро растет, следуя направлению светового столба, и вскоре встречается с кленами у самого полога. Холмик разрушается, а береза остается, цепляясь за землю своими корнями-ходулями. Считается, что это поздний сукцессионный вид, член доминирующей триады зрелого леса — бук-береза-клен, — и тем не менее ее присутствие обусловлено нарушением. Если падения деревьев не происходит, желтая береза исчезает, триада становится неполной. Как ни парадоксально, нарушения необходимы для стабильного существования леса.

Своей стойкостью лес, переживший нарушение, обязан разнообразию растительности. Ряд видов адаптирован к нарушениям различного рода. Американской вишне нужны просветы среднего размера, гикори — небольшие просветы и каменистая почва, сосне — прогалины, возникшие после пожара, пенсильванскому клену — участки, освобожденные погибшими от болезни деревьями. Ландшафт напоминает не до конца сложенный пазл, составленный из зеленых кусочков различного оттенка, причем на свободные места могут встать лишь строго определенные фрагменты. Такая мозаичность свойственна лесам по всему миру, от Амазонии до Адирондакских гор.

Есть что-то успокаивающее в этой картине, она отражает порядок и гармонию всего происходящего в мире. А если лес состоит из «деревьев» сантиметровой высоты? Будут ли наблюдаться в микроландшафте такая же мозаичность и такая же динамика колонизации? Применимы ли правила складывания «пазла» ко мхам? Работа со мхами прекрасна еще и тем, что ты видишь, как экологические законы большого мира, не ведая разницы в масштабе, определяют поведение крохотных существ. Мир скрепляет стремление к порядку, желание видеть всё связанным прочными нитями.

Падающие на лесную подстилку деревья вскоре станут замшелыми бревнами. Как и лес наверху, моховой покров — это мозаика, состоящая из множества видов. А если вы встанете на колени и уткнетесь носом в землю, то увидите, что ковер мха не сплошь зеленый. Здесь тоже есть небольшие просветы, земля обнажена, словно после бури. Доминирование поздних сукцессионных видов в этих местах на время прерывается: возникает микросреда, где поселяются те, кто способен на быстрые решения.

Эколог-первопроходец Джордж Эвелин Хатчинсон нашел для мира живой природы красивые слова: «экологический театр, где разыгрывается эволюционная пьеса». Гниющее бревно — не что иное, как сцена, действие происходит в просветах, где колонисты устраивают драматические представления.