Читаем Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов полностью

Я люблю прислушиваться к болоту: шелест стрекозиных крыльев, наподобие шуршания бумаги, кваканье зеленой лягушки, похожее на звучание банджо, время от времени — свист осоки, шевелящейся на ветру. Жарким летним днем, если сидеть тихо, можно различить самый негромкий звук из всех известных мне — «чпок», издаваемый капсулами Sphagnum. Трудно представить себе, что его вообще можно расслышать — длина капсулы составляет всего один миллиметр. Эти маленькие резервуары, сидящие на коротких стеблях, производят выстрелы, совсем как ружье. Солнечное тепло приводит к росту давления внутри капсулы, и вот ее крышечка отлетает, споры устремляются вверх. Я напряженно прислушиваюсь среди тишины, и мне кажется, что я слышу грохот Водяного барабана.

Дрожащее болото кажется мне живым воплощением Водяного барабана — ковер из Sphagnum на поверхности воды, налитой в гранитную чашу, высеченную ледником. Sphagnum — живая мембрана, натянутая между двумя берегами, место встречи земли и неба, к которым присоединяется вода. Я неподвижно стою на поверхности земного Барабана, мою ступню поддерживает плавающий Sphagnum, который отвечает на малейшее движение, подергивается рябью, когда я перекладываю вес на другую ногу. Я принимаюсь танцевать, по-старинному, с пятки на палец и обратно, в медленном темпе, и всякий раз, когда нога касается болота, навстречу ей поднимается волна. Мои ступни выбивают дробь на поверхности, и всё болото приходит в ритмичное движение.

Мягкий торф подо мной откликается на мой шаг, сжимаясь, когда я наступаю на него, и возвращается в исходное положение. Он тоже танцует, глубоко подо мной, передавая свою энергию на поверхность. Танцуя на сфагнуме, плавающем на поверхности торфа, я чувствую, как крепка во мне связь с тем, что было раньше: торф воспоминаний всей своей толщей поддерживает меня. Дробь, выбиваемая моими ступнями, вызывает эхо из самых глубоких слоев, из древних времен. Настойчивый пульсирующий ритм пробуждает древних, и я, танцуя, слышу где-то вдалеке их песни, песни Водяного барабана в лекарской хижине, песни, которые они пели, собирая дикий рис на берегу громадного голубого озера, песни, звуки которых смешивались с воплями гагар. Словно пар над толщей торфяника, на поверхность моего разума прилетают далекие песни и крики людей, покинувших свой любимый край, подгоняемых штыком по Тропе Смерти: та привела их в засушливые земли Оклахомы, где не было слышно гагар. Вверх, вверх, сквозь торф, сквозь время, поднимаются их голоса — голоса добрых сестер из общины Святой Марии, вдалбливающих краснокожим детям свой лживый катехизис.

Я танцую, сообщая сквозь толщу торфа о своем присутствии, и ответом мне становятся дрожание земли и громыхание поезда, едущего на восток, уносящего моего деда — тогда девятилетнего — в Индейскую школу Карлайла, где они танцевали под навязчивый ритм песни «Убей индейца, спаси людей». Темный торф, темные времена: Водяной барабан почти лишился голоса. Память, наподобие торфа, связывает давно умерших с живыми. Дух, наподобие воды, поднимается из глубин на иссушенную землю, где стоят школьные бараки, чтобы поддержать моего деда, обитающего в одном из них. Им не удалось убить индейца. А сегодня я танцую на Водяном барабане торфа в стране больших синих озер, где слышен зов гагар. Во время танца мои ступни ощущают волнообразный сигнал о моем присутствии, проникающий сквозь торф, и отправляют посредством памяти волнообразный сигнал о своем присутствии. Мы по-прежнему здесь. Как живая поверхность Sphagnum, залитый солнцем зеленый ковер на вершине колонны из темного спрессованного торфа, мимолетные, если брать нас по отдельности, долговечные, если брать нас вместе. Мы по-прежнему здесь.

Возможно, мое присутствие следует обозначить с помощью красной кроссовки, и никак иначе. Живя и не делая ничего больше, я отдаю должное жизням моих предков и закладываю фундамент для своих внуков. Мы несем глубокую ответственность друг за друга. Собираясь вместе и танцуя на манер предков, мы отдаем должное этой связи. Подготавливая почву для наших детей, мы живем подобно Sphagnum.

Портрет Splachnum

Струйный поток течет через стратосферу, как мутная река. Он стартует от одного берега и оседает на другом, равномерно распределяя осадочный материал. Подхваченные потоком семена и споры составляют компанию бродячими пауками. Каждый континент наводнен этим воздушным планктоном. Удивительно не то, что Земля так густо заселена, а то, что она не везде одинакова. Каждая блуждающая спора каким-то образом находит путь домой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

188 дней и ночей
188 дней и ночей

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «Повторение судьбы» и «Одиночество в Сети», сборников «Любовница», «Мартина» и «Постель», очередной смелый эксперимент: книга написана в соавторстве, на два голоса. Он — популярный писатель, она — главный редактор женского журнала. Они пишут друг другу письма по электронной почте. Комментируя жизнь за окном, они обсуждают массу тем, она — как воинствующая феминистка, он — как мужчина, превозносящий женщин. Любовь, Бог, верность, старость, пластическая хирургия, гомосексуальность, виагра, порнография, литература, музыка — ничто не ускользает от их цепкого взгляда…

Малгожата Домагалик , Януш Вишневский , Януш Леон Вишневский

Публицистика / Семейные отношения, секс / Дом и досуг / Документальное / Образовательная литература
Кузькина мать
Кузькина мать

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова, написанная в лучших традициях бестселлеров «Ледокол» и «Аквариум» — это грандиозная историческая реконструкция событий конца 1950-х — первой половины 1960-х годов, когда в результате противостояния СССР и США человечество оказалось на грани Третьей мировой войны, на волоске от гибели в глобальной ядерной катастрофе.Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает об истинных причинах Берлинского и Карибского кризисов, о которых умалчивают официальная пропаганда, политики и историки в России и за рубежом. Эти события стали кульминацией второй половины XX столетия и предопределили историческую судьбу Советского Союза и коммунистической идеологии. «Кузькина мать: Хроника великого десятилетия» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о движущих силах и причинах ключевых событий середины XX века. Эго книга о политических интригах и борьбе за власть внутри руководства СССР, о противостоянии двух сверхдержав и их спецслужб, о тайных разведывательных операциях и о людях, толкавших человечество к гибели и спасавших его.Книга содержит более 150 фотографий, в том числе уникальные архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Виктор Суворов

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное