Жизнь в родной земле

За время ударничества я имел ужасные неприятности. Каждый день, бывало, что нибудь случится: то найдут в борще дождевого червя сантиметров в десять длиной, то вдруг в котлете попадется стекло, то гвоздь из какого-либо блюда вытащат. Мое состояние и положение было убийственное. Каждый день составлялись бесконечные протоколы, производились расследования, допросы, «протягивали» газеты и т. д. и т. д.

Из ударников я чуть-чуть не попал в отъявленные вредители, с вытекающими из сего последствиями, т. е. из ударников я чуть было не превратился в материал для Соловков. Если бы не директор предприятия, вероятно, меня за мое «старание» постигла бы очень печальная участь. Директор отстоял. Конечно, я не был виноват, но докажи, что ты не верблюд!.. Для меня ясно было, что какие-то посторонние, внешние силы мне просто «солили» за мое чрезмерное старание. А вообще мое ударничество было для меня первым и последним хорошим уроком и предостережением на будущее время. На собственной шкуре испытал отношение рабочих к ударникам. Подобное отношение к ударникам там на порядке дня. Более ретивых ударников часто находили и с проломанными черепами. Приблизительно также, если не хуже, относятся в настоящее время к стахановцам.

* * *

— Как же так? — прерываю, — ведь, по советскому законодательству, в СССР установлен 6-часовой рабочий день, а вы говорите, что работали 12 часов в сутки и даже больше?

— Да, это верно. Законом в СССР шестичасовой рабочий день установлен, но другими законами одновременно установлены производственные нормы. Иногда эти нормы так ненормально высоки, что с трудом выполняются в течение 12 рабочих часов. Плата, при том, — за 6 часов. Коммунисты, как видите, и в этом вопросе без явного жульничества и без безбожной эксплуатации не могут обойтись. Между прочим, в 1936 году норму, которую я вырабатывал, будучи ударником, установили как нормальную, при нормальной заработной плате. Вот вам и улучшил материальное положение семейства!.. Из куля да в рогожу. В общем, мое ударничество обошлось мне очень дорого.

* * *

— Скажите, пожалуйста, как же это вы все-таки успевали с бригадой, в составе трех человек, готовить такое количество обедов и ужинов?

— В том питательном пункте, где я работал, были построены огромные котлы, каждый на 30 ведер. Один такой котел был предоставлен в распоряжение моей бригады.

Соответствующих размеров была и плита. Для того, чтобы, напр., помешать в котле, нужно было лезть наверх по лестнице и мешать коромыслом огромных размеров.

Однажды в моей бригаде произошло следующее несчастье: мой помощник, при мешании в кипящем котле, нечаянно поскользнулся и упал в котел, и чуть не сварился. Когда его вытащили из котла и сняли с него одежду, то вместе с одеждой была снята и вся его кожа. Картина была потрясающая. Был красный, как вареный рак. Остался жив. Когда вышел из больницы, мог ходить, но абсолютно не сгибая ни ног, ни рук; не мог совсем поворачивать головы. Впечатление было такое, что это не человек, а истукан. Новая кожа сильно стянулась и не позволяла сгибать ни рук, ни ног. Это вам, так сказать, один из результатов ударничества Человек ужасно спешил, поскользнулся, свалился в котел и чуть сам, вместо мяса, не сварился. Что же касается легких ранений, они случались почти ежедневно.

20. «Лицом к казачеству»

— Как вы думаете, — обращаюсь я к подсоветскому человеку, — казачьи части, которые в СССР участвовали в различных пробегах, скачках, торжествах состояли из действительных природных казаков, или же это были, как пишут эмигрантские газеты, комсомольцы, коммунисты и пришлые мужики, переодетые в казаков?

— Эмигрантские газеты были неправильно информированы. Выступали тогда исключительно природные казаки. В восстановленные казачьи полки, по моему, тоже посылали только природных казаков.

— А какие у вас данные к этому утверждению, — прерываю.

— Прежде всего сужу об этом потому, что от станиц того района, где я жил, тоже участвовали некоторые колхозники. Были они, как на подбор, все до одного природные казаки. Многих из них я лично знал много лет перед тем. О других я информировался у знакомых, включительно до знакомых коммунистов. Были все казаки.

В свою бытность там, лично, я тоже интересовался этим вопросом, предполагая, что все это липовые казаки.

Неожиданный поворот Соввласти «лицом к Казачеству» многих тогда, в том числе и меня, удивил. Подобный экивок Соввласти, даже для подсоветских людей, был непонятен, был большой неожиданностью. Бесконечные эшелоны ссылаемых на север казаков, разбитые и опустошенные артиллерией станицы, десятки тысяч без суда и следствия расстрелянных казаков, их жен и детей — все это было еще свежо в памяти. Потому нет ничего удивительного, что подсоветские люди уже инстинктивно осторожно относились к правительственным мероприятиям по отношению к казакам. Так же трудно было представить себе преданность и благодарность «расказаченных» казаков к правительству, которое в течении прошлых шестнадцати лет физически их уничтожало. Тем не менее, были то природные казаки.